– Предков!
– Дались тебе наши предки! Нет, что-то иное – другую, злую веру. Такую, что может оправдать любые паскудства, понимаешь? Устранить в голове заслоны. Поменять местами плохое и хорошее, зажечь впереди ложный свет… Ради которого человек совершит любую мерзость. Дети для такого удобнее всего – они злее взрослых, а картина мира у них в головах еще не нарисованная, перехватить легко.
Алера плохо поняла, что имеет в виду друг, зато Тахар, похоже, понял, потому что тоже сделался серьезен.
– Но ведь эллорцы ничего такого не делают?
– Нет, – закатил глаза Элай. – Но в Охрипе я бы не был так уверен.
* * *
– Почему вы тащите только ошметки? – прошипела Дефара и оттолкнула кусок коры с рисунком, который Тахар небрежно бросил на стол. Ночница кинулась к нему с такой горячностью, с какой бросается на припозднившегося мужа заждавшаяся жена со сковородой.
– Явственный сговор. – Алера швырнула куртку на тахту, взяла со стола кружку и пошла к ведерку с колодезной водой. – Мы просто хотим помучать тебя. Без всяких причин, из зловредности.
Дефара дернула верхней губой, на долю вздоха обнажив маленькие клыки.
– Во-во, – ухмыльнулась Алера и в три глотка осушила кружку, – я всегда знала, что на самом деле ты нас ненавидишь.
– Аль, заткнись, – рассеянно бросил Кальен, подняв голову от книги.
Девушка пожала плечами, ушла в уголок, где стояла тахта. Развалилась на ней и закрыла глаза. Устали, набегались за сегодня. И за вчера. И за позавчера тоже.
Ночница поморщилась: очень ей не нравилось, когда кто-то занимал тахту Кальена. Алера снова ухмыльнулась. Ей не нужно было смотреть на ночницу, чтобы знать, что та бесится.
Ну и пусть. Дом все равно не ее и даже не Кальена, а городских гласников.
Дом, который Мошук выделил Олю шесть лет назад, был построен кем-то для двух семей: вход один, сени общие, а из них в каждую часть дома ведет своя дверь, за каждой – по две комнаты с мебелью и печью. Первое время Оль использовал вторую половину дома как лабораторию, библиотеку и склад, а потом освободил ее для Бивилки. Теперь жилье гласницы занял Кальен, к нему подтянулась Дефара, а потом – трое друзей.
Так что кровать, на которой теперь валялась Алера, принадлежала не столько Кальену, сколько вредине Бивилке.
И, несмотря на раздраженно-пренебрежительное отношение к гласнице, ее дом нравился Алере. В нем хорошо пахло – не чем-то знакомым, вкусным или приятным, а просто хорошо. Уютом, если это слово подходило к небольшой и захламленной комнате. Потому дом Бивилки отчасти примирил Алеру с самой Бивилкой – жилье плохих людей не пахнет хорошо.