Многоэтажное стеклянное здание, в котором помещалась редакция знаменитого журнала, а также несколько других редакций, тоже по-своему знаменитых, производило впечатление неприступной крепости. Попасть в него можно было, только миновав будку-проходную в высоком заборе. Но и дверь в будку казалась запертой, хотя Сева не обнаружил никакой кнопки или звонка, с помощью которой можно вызвать охранника и попытаться убедить его поговорить с тобой хотя бы с глазу на глаз, а не через стенку.
К этим препятствиям Грищенко был готов, и они его не смутили. Он только посетовал, что пришел поздно, — с утра через проходную наверняка ходили люди, и можно было попасть внутрь вместе с ними, или хотя бы спросить, как попасть. Но кто же знает, когда начинается утро в таких эксклюзивных учреждениях.
Он еще раз обошел будку, вернее, зазаборную ее часть, не нашел даже окна, в которое можно было постучать, и на всякий случай толкнул дверь. Она скрипнула и нехотя открылась, пропустив не верящего своей удаче Всеволода в узкий коридор. Проходная была пуста, обычный для таких мест турникет отсутствовал, а за стеклом, где должны были восседать два-три строгих молодых человека в форме, было темно. Грищенко специально заглянул в окошко, опасаясь, что услышит вслед властный окрик, но ничего не разглядел, кроме густого слоя пыли.
Так же спокойно открылась и дверь из проходной наружу. Сева миновал чахлый дворик, втайне мечтая, что когда-нибудь будет небрежно проходить здесь каждый день, озабоченный серьезными рабочими проблемами, и вошел в стеклянное здание, уверенный, что настоящие трудности начнутся сейчас.
Ничего подобного! Пожилой толстячок, с увлечением читавший газету (не из тех, что издавалась в этих стенах, отметил Сева), окинул его беглым взглядом и спросил: «Вы в секретариат?»
— Нет, — ответил Сева и назвал издание вместе с именем человека, с которым собирался говорить.
— A-а. Второй этаж, по коридору направо, — приветливо сказал толстяк и снова уткнулся в статью о монетизации льгот для пенсионеров. Эта тема интересовала его сейчас больше всего на свете — и не только его.
И Сева Грищенко вступил в святая святых своих мечтаний.
Он когда-то бывал в редакции этого журнала, наивным и самонадеянным старшеклассником. Сейчас даже трудно вспомнить, как выглядел человек, который перебрал его работы, сделанные еще «Лингофом», и прочитал короткую лекцию об учении и труде. Мол, старайтесь, юноша, учитесь у мастеров, но имейте в виду, что труд фотографа — дело неблагодарное, каторжное, требует полной отдачи и самозабвения, и лишь единицы достигают истинных вершин…