Однако сегодня Ариф явился кстати. Кабиров должен был выяснить, не причастен ли он к подбрасыванию листовок в армянскую квартиру, и поэтому с ходу, чуть ли не с порога спросил Алиева, есть ли такие листовки в Москве и где их достают.
Ариф взглянул на него с холодным удивлением и сказал, что Мурату сейчас надо думать совсем не об этом, не о таких глупостях. Антиармянские листовки — не его забота, потому что его собственная жизнь висит на волоске. Кто-то хотел пришить ему ни много ни мало обвинение в убийстве, и если сейчас это не получилось, то успокаиваться рано: они не остановятся на одном неудачном трупе. Эти «они» и «кто-то» — вероятнее всего, российские спецслужбы, которым надоела миротворческая деятельность профессора в Москве. А может, ребята из русских патриотов. В любом случае…
— Ариф, ты не ответил мне на вопрос про листовки, — терпеливо напомнил Мурат Гусейнович.
— Кому нужны листовки? — оборвал его Ариф. — Разве это по твоей части, Мурат? Если кто-то хочет такие листовки, пусть приходит ко мне, он их получит.
— То есть они у тебя есть? — уточнил Кабиров.
— Ты меня что, допрашиваешь? — ощерился Ариф. И тут он увидел Карину.
— Почему не сказал, что в доме посторонние? — бросил он, моментально подобравшись и мотнув головой в сторону Джафара. Телохранитель тут же встал за спиной босса.
— А-ах, это девушка… — протянул Алиев, подходя поближе и рассматривая Карину так пристально и злобно, что ей показалось, будто кимоно, а за ним и кожа испепеляются и сворачиваются в черные лоскутья под его взглядом.
— Откуда она здесь взялась, Мурат? Разве ты еще интересуешься женщинами? Да это же армянская девушка! Молодая. Красивая. Моя сестра была бы сейчас такой, если б выросла. Но она не успела вырасти. Ее убило случайной пулей под Лачином. Ты знаешь Лачин, армянка?
— Ариф, ты в Москве! — сурово одернул его Кабиров.
— Ты прав, я в Москве, а вокруг живут русские, тысячи, миллионы русских. Это они семьдесят лет твердили нам, что все люди братья. И тот, кто подстрелил мою сестру, тот мне брат, и кто убил моего отца — тоже брат.
— Ты ведь понимаешь, кто подбросил тебе падаль под дверь, Мурат? — продолжал Алиев, почти вплотную подходя к Карине. — Это сделали русские. И эту красивую армянскую девушку тоже подослали они. Русские очень ловко используют армян, натравливая их на нас, а нас на них. Они нас всех используют. Им надо, чтобы мы перегрызлись между собой. Но в этом они правы. Нам есть за что рвать друг другу глотки.
Карина не понимала ни слова из того, что говорил «инквизитор», нависая над ней своим мрачным, искаженным от ненависти лицом. Но эти слова и не надо было понимать, как не нуждается в переводе рычание голодного зверя. Карина чувствовала себя парализованной перед этой животной злобой, ее мутило от смрадного запаха из раскрытого рта с нечищеными желтыми клыками, от капель слюны, которые летели во все стороны, попадая ей в лицо. Ни бежать, ни спрятаться; она отступила всего на шаг и оказалась зажатой между шкафом и письменным столом. Она боялась, что сейчас потеряет сознание и ее уже никто и ничто не спасет, — или, наоборот, это будет спасением, потому что тогда она больше ничего не увидит и не почувствует.