После отделения твердотопливных ракет через две минуты после отрыва от стартовой площадки мы летели на трех главных двигателях и могли в некоторой степени контролировать ситуацию. Мы продолжали тщательный мониторинг всех систем, поднимаясь все выше и быстрее. В первые две минуты полета мы были готовы при серьезном сбое – прежде всего, отказе главного двигателя – развернуться и сесть на взлетно-посадочную полосу Космического центра имени Кеннеди. Этот режим аварийного прекращения запуска назывался «возвращением на стартовый комплекс», и для его осуществления шаттл должен лететь задом наперед со скоростью 7 Махов. Никто до сих пор не предпринимал такой попытки и не хотел бы предпринять. (Джон Янг, когда готовился стать командиром первого запускаемого шаттла, выразил надежду, что ему не придется выполнять этот маневр, поскольку для его успеха необходима «череда чудес вперемежку с Божественными вмешательствами».) Поэтому все мы были счастливы, достигнув момента «возвращение невозможно», когда появляются другие, менее рискованные, варианты аварийного прекращения запуска.
Расходуя компоненты топлива, шаттл становился все легче, отчего ускорение возрастало. Когда перегрузки достигли трехкратной величины, стало трудно дышать, а парашют и кислородные баллоны, закрепленные на спине на случай нештатной ситуации, сильно тянули привязные ремни, перехватывающие грудь. Двигатель уменьшил тягу, чтобы не выйти за предел структурной целостности космического корабля.
По мере ускорения Курт при содействии Билли Боба следил за состоянием всех систем на трех экранных дисплеях, чтобы быть готовым предпринять доступные действия через долю секунды после того, как узнает об их необходимости.
Когда шаттл вышел на расчетную орбиту, настало время выключения главного двигателя – ВГД; затем практически пустые внешние топливные баки отделились, чтобы сгореть в атмосфере. ВГД – великий момент, означающий, что мы пережили фазу запуска, один из самых рискованных этапов всего полета. Мы разогнались от нуля до 28 000 км/ч всего за 8,5 минуты и теперь парили в космосе. Я выглянул в иллюминатор.
Коснувшись плеча Курта, я указал на то, что было снаружи, и спросил:
– Это что за чертовщина?
(С языка рвались более сильные выражения, но я не был уверен, что наши разговоры не записываются.)
– Восход солнца, – ответил Курт.
Мой первый восход на орбите! Я не представлял, сколько их еще увижу. На сегодняшний день видел несколько тысяч, и это зрелище по-прежнему захватывает дух.
До сих пор был так сосредоточен на наших действиях, что ни разу не посмотрел в иллюминатор, а если бы и посмотрел, ничего не увидел бы. Мы стартовали в темноте, и здесь, наверху, тоже царила тьма – Земля заслоняла от нас солнце. Когда мы пролетали над Европой, я заметил сине-оранжевую линию, охватившую горизонт и становившуюся все шире. Она показалась мне нарисованной сияющими красками на зеркале прямо у меня перед глазами, и в тот момент я понял, что Земля – самое прекрасное, что мне суждено увидеть в жизни.