Саманта извиняется, что напугала меня, и обещает в следующий раз изъясняться понятнее. Я возвращаюсь в русский сегмент, чтобы вновь присоединиться к празднеству, в несколько омраченном настроении.
Этой ночью я вижу сон, характерный для сумеречного, дремотного состояния. Он почему-то связан со смертью Бо Байдена, сына вице-президента, вчера скончавшегося от рака мозга в 46 лет. Мы ни разу не встречались, но я слышал о нем много хорошего. Его смерть подействовала на меня сильнее, чем можно было ожидать. В полусне мне приходит в голову, что однажды все мы умрем и будем мертвыми намного дольше, чем жили. Я словно бы даже знаю, каково это, поскольку все мы были «мертвыми» до того, как родились. Для каждого из нас наступил момент, когда мы начали осознавать себя, поняли, что живем, и было предшествовавшее этому ничто, ничем особенно не плохое. Как ни странно, это утешительная мысль. Я бодрствую достаточно долго, чтобы написать Амико об этих размышлениях.
Меня часто спрашивают, посещали ли меня в космосе озарения, чувствую ли я особую близость к Богу или единство со Вселенной, глядя на Землю с такой высоты. Некоторые астронавты возвращаются с новым взглядом на роль человечества в космосе, побуждающим их примкнуть к какой-либо религии или вернуться к вере, в которой они были воспитаны. Не стану оспаривать чужой опыт, но сам духовного прозрения не удостоился.
Я человек с научным типом мышления, жаждущий узнать как можно больше о Вселенной. Мы знаем, что в ней триллионы звезд, больше чем песчинок на планете Земля. Эти звезды составляют менее 5 % вещества Вселенной. Остальное – темная материя и темная энергия. Вселенная невероятно сложна. Случайно ли? Я не знаю.
Меня растили в католической вере, и, как бывает во многих семьях, родители уделяли больше внимания религиозному воспитанию детей, чем собственному духовному развитию. Мы с Марком ходили на уроки катехизиса вплоть до девятого класса, когда в один прекрасный день матери надоело нас туда возить. Она позволила нам выбирать, посещать занятия или нет, и мы, как многие тинейджеры на нашем месте, решили бросить. С тех пор в моей жизни не было места институционально оформленной религии. Когда Саманте было 10 лет, она спросила меня однажды за ужином, какой мы веры.
– Наша вера – «Со всеми вести себя хорошо и доедать овощи», – ответил я, довольный, что так метко охарактеризовал свои религиозные воззрения и что мой ответ ее устроил.
Я уважаю верующих людей, в том числе свою тетю-монахиню, но сам религиозных чувств никогда не испытывал.