— Родимые, тесновато у нас, — встала она посреди ворот.
— Шевелись, — тотчас же дернул лошадей прямо на бабу Цветков. — Разоспались, когда большевиков встречаете; небось, офицерам сама двери настежь открывала, — сказал он, проезжая во двор.
Баба зашевелилась быстрей и ввела лошадей под навес. В избе спали.
— А ну, самовар! — вновь крикнул Цветков хозяйке.
— Давно сами не ставили, — ворчливо ответила та.
— Самовар! — коротко повторил Цветков.
— Мы ведь и без самовара можем обойтись, — сказала Цветкову Валя.
— Врет она, товарищ Шатрова. Мы их знаем. Вон и мужика нет, у белых наверняка, — сказал Цветков. — Где мужик? — спросил он бабу.
— В городе. Право слово, в городе, — забожилась хозяйка. — Третьёго дни на базар поехал, и все нет. Не знаю, чего доспелось.
— Не знаешь, — передразнил Цветков. — Все они на базар ездят… А ну, пожарь чего-нибудь.
— Чего пожарить — ни мяса, ни картошки нету…
— Пожарь, тебе говорю, — снова приказал Цветков.
Хозяйка вышла, вздыхая, из избы.
Когда жаркое и самовар были готовы и все сели за стол. Цветков неожиданно увидел пустую сахарницу. Он встал вышел за перегородку на хозяйскую половину.
— Сахару, хозяйка.
— И чего ты навязался? Сами его не видывали три месяца, — неожиданно резко взвизгнула хозяйка.
Очевидно, сахару у нее действительно не было.
— Сахару, тебе говорят! — рявкнул взбешенный Цветков.
Из-за перегородки послышались быстрые шаги хозяйки, скрип дверей и калитки. Цветков подошел к столу.
— Кулачье, — сердито сказал он, не обращаясь ни к кому.
Через несколько минут хозяйка вернулась, неся с собой добытый где-то у соседей сахар. Через час изба спала крепким сном. Только на половине хозяйки слышались вздохи и бормотание. Верно, и во сне ей не давал покоя Цветков.
На другой день разведчики въехали в село, пугая кур и свиней, валявшихся в пыли. В раскрытых дворах изб, под навесом, ржали, перекликаясь с деревенскими, оседланные кони. По улицам шли спешившиеся кавалеристы с буханками хлеба и котелками.
— Эй, разведчики! — крикнул Шарабанову поравнявшийся с ними парень в лампасах и бараньей шапке, с кринкой молока в руках. — Разведку-то в тылу делали?
— Я тебе, кобылка! Получи! — Шарабанов неожиданно огрел парня нагайкой, наезжая на него грудью лошади.
Парень отскочил, расплескивая молоко, и заругался. Шарабанов с хохотом помчался дальше по улице.
Отряд выехал на площадь около церкви. У крыльца деревенской избы с резными окнами и железной крышей колыхалось красное знамя. Несколько лошадей было привязано к перилам крыльца.
— На-пра-во! — крикнул протяжно Шарабанов и резко оборвал: — Стой!