. Я знал, что снимать платье с женщин может только доктор.
— Погоди, передник сниму… — она сняла передник, аккуратно сложила и повесила на ветку.
Клим расстегнул ей платье, обнажил ее молодую и крепкую грудь с маленькими сосками и стал жадно целовать, бормоча:
— Люба моя… люба моя…
«Он что — ребенок?» — подумал я.
Марфуша вздрагивала и прерывисто дышала:
— Климушка… светик мой… а ты меня правда любишь?
Он пробормотал что-то, стал дальше расстегивать синее шуршащее платье.
— Не надо так… — она отстранила его руки, подняла подол платья.
Под платьем была белая нательная рубашка. Марфуша подняла ее. И я увидел женские бедра и темный треугольничек паха. Марфуша быстро легла на спину:
— Господи, грех-то какой… Климушка…
Клим приспустил штаны, повалился на Марфушу и беспокойно заворочался.
— Ох, не надобно этого… Климушка…
— Молчи… — пробормотал Клим, ворочаясь.
Он стал быстро двигаться и рычать, как зверь. Марфуша же стонала и вскрикивала, бормоча:
— Господи… ой, грех-то… господи…
Тела их дрожали, щеки налились кровью. Я остро понял, что они делают что-то очень постыдное и тайное, за что их накажут. К тому же им было очень тяжело и, наверно, больно. Но им очень-очень хотелось это делать.
Вскоре Клим крякнул, как крякают мужики, когда раскалывают колуном полено, и замер. Он словно заснул, лежа на Марфуше, как на перине. Она же тихо стонала и гладила его кудрявую голову. Наконец он заворочался, приподнялся, вытер рот рукавом.
— Господи… а ежели ребеночек будет? — подняла голову Марфуша.
Клим смотрел на нее так, словно впервые видел.
— Ввечеру придешь? — хрипло спросил он.
— Господи, кто ж меня пустит? — она стала застегиваться.
— Приходи, как стемнеет… — Клим шмыгнул носом.
— Климушка, касатик, что ж таперича будет? — она вдруг прижалась к нему.
— А ничаво не будет… — пробормотал он.
— Ой, побегу я… — забормотала она.
— Ступай, я опосля… — Клим сумрачно покусывал веточку.
— Сзади не мокро на подоле?
— Не-а…
Я стал пятиться от шалаша, повернулся и побежал к дому.
Увиденное в шалаше потрясло меня так же, как и драка в овраге. Я понял всем своим маленьким существом, что и то и другое — очень важно для людей. Иначе бы они не делали это с такой страстью и силой.
Про деторождение вскоре я узнал от брата Вани. После чего сцена в шалаше обрела еще одно измерение: я понял, что дети рождаются от тайного кряхтения, которое тщательно скрывается ото всех. Ваня поведал мне, что детей делают только ночью. Я стал прислушиваться по ночам. И однажды, проходя мимо родительской спальни, услышал те же стоны и кряхтенье. Вернувшись к себе в постель, я лежал и думал: какое это все-таки странное занятие — делать детей. Одно было непонятно — почему это скрывается?