– В прошедшем времени?
– Я обратила на это внимание, когда мы встретились в офисе «Гасслера».
– Это имеет какое-то значение?
По спине у меня пробежали мурашки. Я начала кое-что понимать.
– Она ведь мертва, не так ли? Полиции ты заявила, что она во Франции. Но ведь это не так, верно?
Софи не ответила.
– Донна мертва, Софи, не правда ли? – сказала я, еще на шаг приближаясь к кровати. – Она ведь могла вернуться домой в любой момент, когда ты обеспокоилась тем, что у Мартина появилось алиби. Но не вернулась. Потому что не могла.
– Она была такой же дурой, как и ты, – прошептала Софи. – Бестолковой трусихой. Я не верила в то, что она станет придерживаться плана. Я знала, что она обязательно проколется, купит телефон, оставит следы в социальных сетях. Или же дрогнет и решит, что такая игра не для нее.
– А ты ведь не хотела делиться с нею, верно?
Я услышала, как за моей спиной отворилась дверь. Повернувшись, я увидела инспектора Дойла с чашкой кофе в руке, который глядел на меня с разочарованием, но без особого удивления.
– Вы должны немедленно покинуть помещение, – твердо заявил он. У меня хватило ума не спорить с ним.
– Я не желала причинять тебе вред, но ты стала мешать мне, – сказала Софи, и я, не оглядываясь, вышла из комнаты.
Два месяца спустя
Ресторан «Летний домик» в Маленькой Венеции показался мне самым подходящим местом, чтобы встретиться с Клэр. Он располагался совсем недалеко от консультационного центра, прямо на берегу канала, и лучшего заведения для посиделок в полдень в начале лета нельзя было отыскать.
– Не могу поверить, что ты продала ее за сумму на пятьдесят тысяч выше стартовой цены, – сказала Клэр, нанизывая на шпажку оливку, когда я рассказала ей о торгах, с которых продала свою квартиру.
– Знаешь, в какой-то момент я чуть было не решила оставить ее себе, – призналась я, потягивая яблочный сок. – Я-то думала, что лондонский рынок недвижимости успокоился, но, очевидно, это не так.
– Нет, ты все сделала правильно, – глубокомысленно заявила Клэр, кладя руку на живот.
Я кивнула, понимая, что она права. Пит Кэрролл съехал через неделю после того случая в Дорси, и я так и не узнала, что стало тому причиной: то ли он устыдился, то ли испугался того, что я заявлю на него в полицию. Куда он переехал, я не знала. Даже почта как-то быстро перестала приходить на его адрес. Иногда я спрашивала себя, а существовал ли он вообще.
Кстати, я по-прежнему не могла решить, правильно ли поступила, не выдвинув против Пита обвинений после ареста Софи. Он ведь воспользовался моей уязвимостью, совершил надо мной насилие и заслуживал того, чтобы его осудили и покарали. Но после всего случившегося я, пожалуй, не вынесла бы дополнительного стресса от формальной подачи заявления о том, что он сделал, несмотря на настойчивые советы Майкла Дойла и Тома Брискоу. Собственное душевное равновесие, а отнюдь не месть или справедливое воздаяние, было для меня важнее всего. Поступила ли я правильно? Или проявила эгоизм? Не знаю, как повели бы себя другие люди при подобных обстоятельствах, но для меня это был правильный выбор, по крайней мере в тот момент. Мне нужно было перегруппироваться и стать сильнее. И продажа квартиры стала частью процесса, который должен был помочь мне забыть о случившемся и жить дальше. При этом мне нравилось думать, что когда-нибудь я все-таки разыщу Пита Кэрролла и заявлю на него, ибо я сомневалась, что в противном случае мои душевные раны полностью заживут. Я должна буду сделать это ради себя и всех остальных, кто побывал на моем месте.