— А если она тебя за это возненавидит?
— Риск — благородное дело. С тем же успехом она возненавидит его, если он убьёт меня, а уж Джиён-то меня убьёт, не моргнув и глазом, попадись я ему так, чтобы никто не узнал, кто виноват в моей смерти. Но пока я ему нужен. Ему нужен здесь человек, искренне готовый погибнуть за Дами, и лишь поэтому я жив. Ты сам сказал, что у тебя есть его распоряжение убрать меня, когда потребуется.
— Это так. — Сандо прикрыл глаза, потерев веки. — Если бы я ещё точно знал, что Николь не замешана в шпионских играх братьев и отца. Мне так не хочется убедиться в том, что все её проказы — игра и манипуляция, я не хочу вляпаться в трясину, но как разоблачить истинные мысли женщины?
— Через постель, друг мой, и никак иначе, — улыбнулся немного устало Джин. — В постели они голые, неприкрытые и честные. Стоит заглянуть в глаза женщине на грани экстаза, и ты узнаешь, любит она или лжёт.
— Теория заебись, — оценивши, охотно закивал Сандо с театрально убеждённым лицом. — Только я в постели тоже голый и неприкрытый, и если Николь там ещё пустит слезу, буду плюс ко всему честный. Я умею убивать, Джин, лучше, чем кто бы то ни было, даже женщин. Но воевать с ними я не в состоянии. Поэтому и держусь в сторонке.
— Рано или поздно всему надо учиться. Обманывать женщин подло, я знаю, но не подлых женщин, так ведь? Я всегда руководствуюсь этим принципом. Ты же тоже не убиваешь праведников? Так и здесь. Если выяснится, что Николь чего-то добивалась, хотела использовать тебя, как средство, то твоя ложь будет оправданной. Не дрейфь, в конце концов, держи она за пазухой камень и намеревайся действовать заодно с отцом и братьями, нам всем нужно её разоблачить и обезвредить прежде, чем что-либо случится.
— Ты предлагаешь начать играть в игру, а по ходу дела определиться, вру я или говорю правду? — приподнял одну бровь Сандо. Джин кивнул. — А сам я что должен думать по поводу своих действий изначально?
— Да ничего о них думай. Просто делай.
— Ага, большому кораблю — одиннадцать Оскаров, я не мастер в делах пантомимы и изобразительного искусства. Я могу быть либо безучастным и безэмоциональным, либо рубануть всё, что накопилось на сердце.
— Ну, если ты такой, то мне больше нечего посоветовать, — вернулся Джин к ужину. Сандо посмотрел на еду, не ощущая аппетита из-за навалившихся на него забот. Подумав ещё немного, он подсел к столику и взялся за палочки.
— Ладно, что порожняк толкать, приятного аппетита.
В беседке, в сумерках, никто не мешал Николь обниматься и целоваться с Хенконом, готовым раздеть её прямо там же, но, всё-таки, сад был не застрахован от чьих-либо прогулок, и они окончательно договорились о том, что она придёт к нему в полночь. Как удивительно легко оказалось приходить к компромиссу по поводу секса, даже не зная языка партнёра! Верно говорят, что язык любви, страсти и похоти — немой, это язык жестов, понятный во всех странах мира. Одного взгляда достаточно, а там уж написать время и место, и всё, готово. Нет, Николь не любила Хенкона и не желала его так, как Сандо, но бесповоротное требование того отстать от него причинило девушке такое надсадное горе, что она думала, будто умрёт среди ночи, не доживёт до рассвета, так ей было плохо. Десять раз за ночь, вместо того, чтобы спать, она хотела вскочить и бежать в спальню к телохранителям Дами, упасть к ногам Сандо и ещё раз умолять его, чтобы он разрешил ей пытаться принадлежать ему. Но она знала его слово, его решительность. Если она приблизится, он пойдёт к другой, а многие ли захотят отказать ему, великолепному, опасному, пугающему, но безумно притягательному мужчине, каких поискать? Этот риск обязательно кончится тем, что Сандо заведёт себе любовницу из горничных или… или Эмбер, проклятую пацанку, которая свободна от предрассудков и условностей, и секс давно воспринимает по-мужски, занимаясь им, когда приспичит, пусть это происходило с ней и не часто. Но Николь знала точно, что в сестре нет того, что останавливало Сандо в её собственном случае. Ненавистная девственность! Если избавиться от неё с Хенконом, может тогда наёмник посмотрит на неё иначе?