— Из-за раны, если угодно, — отозвался Стивен. — Но не той, что была получена вами на борту «Какафуэго». Одна ваша знакомая дама была слишком щедра и повсюду расточала свои милости.
— О Господи! — воскликнул Джек, с которым такая неприятность приключилась впервые.
— Не расстраивайтесь, — произнес Стивен, сочувственно глядя на Джека. — Скоро мы поставим вас на ноги. Если примем меры своевременно, то больших проблем не будет. Вам следует воздержаться от плотских утех, пить лишь ячменный отвар и есть кашу — жидкую кашу, никакой говядины или баранины, никакого вина и крепких напитков. Если правда то, что Маршалл говорит о переходе на запад в это время года, с учетом стоянки в Палермо, вы определенно опять будете в состоянии губить свое здоровье, перспективы, здравый смысл, внешность и счастье к тому времени, когда нам откроется мыс Мола.
Доктор вышел из каюты, как показалось Джеку, с бесчеловечным равнодушием и направился прямо вниз, где смешал порцию микстуры с порошком, запасы которого у него (как у всех других судовых лекарей) постоянно имелись под рукой. Под натиском грегаля[94], дувшего порывами от мыса Деламара, «Софи» чересчур кренилась на подветренный борт.
— Слишком много, — заметил Стивен, балансируя, как заправский моряк, и вылил излишек в пузырек на двадцать драхм[95]. — Не беда. Пригодится еще и юному Баббингтону. — Заткнув пузырек пробкой, он поставил его на полку с ограждением, сосчитал такие же пузырьки с ярлыками на горлышках и вернулся в каюту. Мэтьюрин прекрасно понимал, что Джек станет руководствоваться старинным морским правилом: чем больше, тем лучше — и отправится к праотцам, если за ним не следить внимательно. Поэтому он стоял там и размышлял о том, как при такого рода отношениях переходит от одного к другому авторитет (скорее, потенциальный авторитет, поскольку они никогда не вступали в открытый конфликт), покуда Джек задыхался и мучился отрыжкой от своей тошнотворной дозы. С тех пор как Стивен Мэтьюрин разбогател, получив свою долю первых призовых денег, он постоянно закупал большое количество вонючей камеди, бобровой струи и других субстанций, с тем чтобы его лекарства получались более отвратительными по вкусу, запаху и текстуре, чем у прочих флотских хирургов. Этому у него было объяснение — самые отчаянные пациенты на собственной шкуре убеждались, что их лечат.
— Капитана беспокоят раны, — объявил он во время обеда, — и завтра он не сможет принять приглашение на обед в констапельской. Я предписал ему оставаться в каюте и есть жидкую пищу.