— Что касается этого, сэр, — воскликнул Джек, откинувшись на спинку стула, — вам не стоит переживать. Тут дело яснее ясного…
— Не будьте так уверены, молодой человек, — отозвался капитан Феррис. — Любой трибунал — вещь опасная, правы вы или виноваты; с правосудием он часто не имеет ничего общего. Вспомните беднягу Винсента, командира «Веймута», вспомните Бинга, которых расстреляли за принятие ошибочного решения и непопулярность у толпы. Представьте себе состояние чувств в Гибралтаре и в метрополии: от шести линейных кораблей сумели отбиться три французских, а один — «Ганнибал» — захвачен. Это же поражение!
Столь сильное мрачное предчувствие у капитана Ферриса показалась Джеку каким-то болезненным — результат сидения на мели под огнем трех береговых батарей, линейного корабля и дюжины тяжелых канонерок, которые на протяжении часов зверски молотили лишенное мачт и беспомощное судно. Похожая мысль, в несколько иной форме, посетила и Стивена. Позже он спросил:
— О каком это суде он говорит? Реальном или воображаемом?
— Достаточно реальном, — отвечал Джек Обри.
— Но ведь он не совершил никакого промаха, не так ли? Никто не может упрекнуть его в том, что он сбежал или сражался недостаточно упорно.
— Но он потерял корабль. Каждый капитан королевского корабля, потерявший его, должен предстать перед трибуналом.
— Понимаю, но думаю, что в его случае это всего лишь формальность.
— В его случае — да, — согласился Джек. — Его тревога необоснованна — своего рода кошмар наяву, полагаю.
Но на следующий день, когда вместе с Дилом Джек пошел в заброшенную церковь, чтобы навестить экипаж «Софи» и сообщить им о том, что власти Гибралтара предложили перемирие, боязнь капитана показалась ему более обоснованной. Он рассказал морякам «Софи», что их, как и экипаж «Ганнибала», обменяют, что уже к обеду они будут в Гибралтаре, где получат привычный горох с солониной вместо этих иностранных блюд. Хотя он улыбался и размахивал шляпой в ответ на громкие крики «ура», которыми встретили это известие, в душе у него царил мрак.
Мрак этот стал сгущаться, когда Джек плыл через бухту на барке «Цезаря» и ждал в приемной адмирала, чтобы представить ему свой рапорт. Он то садился, то вставал, прохаживаясь по комнате, разговаривая с другими офицерами, меж тем как секретарь то и дело впускал в начальственный кабинет людей с неотложными делами. Он удивился тому, как много офицеров поздравили его с делом, связанным с «Какафуэго». Ему казалось, что это произошло так давно, словно бы совсем в другой жизни. Однако поздравления (хотя великодушные и с самыми добрыми чувствами) были произнесены как бы мимоходом, поскольку в Гибралтаре царила суровая атмосфера всеобщего самоосуждения, мрачного уныния и особого внимания к ревностному труду, атмосфера бесплодных споров относительно того, что следовало в свое время предпринять.