— Но даже с двадцатью восемью дюймами, то есть с двумя футами и четырьмя дюймами, человек, должно быть, касается своего соседа.
— Ну и что, сэр, это вполне терпимо, уверяю вас, зато у всех есть крыша над головой. Видите, тут у нас четыре ряда. Один — от переборки до этого бимса, здесь еще один; затем до бимса с фонарем, висящим перед ним. Последний ряд кубрика расположен между ним и носовой переборкой, что рядом с камбузом. У боцмана и тиммермана там наверху имеются свои каюты. Первый ряд и часть следующего предназначены для морских пехотинцев. Затем располагаются матросы, которые занимают три с половиной ряда. Так что имея в среднем двадцать гамаков в ряду, удается втиснуть всех, несмотря на мачту.
— Но получается сплошной живой ковер, даже если здесь лежит лишь половина экипажа.
— Верно, так оно и есть, сэр.
— Где же окна?
— У нас тут нет ничего, чего вы могли бы назвать окнами, — ответил Моуэтт, качая головой. — Наверху имеются люки и решетки, но когда штормит, их обычно задраивают.
— А лазарет?
— Честно говоря, его у нас нет, сэр. Но у больных имеются койки, подвешенные у носовой переборки по правому борту рядом с камбузом. И им разрешено пользоваться круглой рубкой.
— А что это такое?
— Ну, на самом деле это не рубка, а больше похоже на небольшой весельный порт, но не такой, как на фрегатах или линейных кораблях. Но он выполняет свое предназначение.
— Какое именно?
— Не знаю, как вам и объяснить, сэр, — смутился Моуэтт. — Это нужник.
— Сортир? Уборная?
— Вот именно, сэр.
— А как же справляются с этим остальные? У них что, ночные горшки имеются?
— О нет сэр, избави Бог! Они вылезают вон в тот люк и идут на гальюн, там маленькие площадки с обеих сторон от форштевня.
— Под открытым небом?
— Да, сэр.
— А если погода неблагоприятная?
— Все равно они идут на гальюн, сэр.
— И они спят по сорок или пятьдесят человек здесь внизу без каких-либо окон? Но если в таком тесном помещении окажется хоть один больной туберкулезом, чумой или холерой, то вам останется уповать только на Бога!
— Аминь, сэр, — отозвался Моуэтт, ошеломлённый такой уверенностью Стивена.
* * *
— Обаятельный молодой человек, — произнес Стивен, входя в каюту.
— Юный Моуэтт? Рад услышать от вас такое мнение о нем, — отозвался Джек, выглядевший усталым и измученным. — Нет ничего лучше, чем хорошие соплаватели. Не желаете промочить горло? Наша моряцкая выпивка, которую мы зовём грог, вы пробовали его? В море он вполне ничего. Симпкин, принеси нам немного грогу. Черт бы побрал этого парня, он так же медлителен, как Вельзевул. Симпкин! Тащи сюда грог. Чтоб он сгорел, этот сукин сын. Ах, вот и ты. Мне это не помешает, — произнёс он, ставя свой стакан на стол. — Такое мерзкое проклятое утро. В каждой вахте и на каждом посту должно быть одинаковое количество толковых матросов и так далее. Бесконечные споры. И еще… — Подавшись поближе к Стивену, он прошептал ему на ухо: — Я допустил непростительный промах… Взяв список личного состава, я зачитал имена Флагерти, Линча, Салливана, Майкла Келли, Джозефа Келли, Шеридана и Алоизия Берка — те парни, что получили «счастливый билет» в Ливерпуле, — и брякнул: «Если у нас появится ещё больше этих проклятых ирландских папистов, то половина первой вахты будет состоять из них, и нам на всех не хватит четок». Но сказал я это в шутку. Тут я заметил холодок в их взглядах и сказал себе: «Ну ты и болван, Джек, ведь Диллон из Ирландии, и он может счесть это за оскорбление своего народа». Ничего против его народа я не имею, просто ненавижу папистов. Поэтому я попытался смягчить впечатление, удачно ввернув несколько изящных шуток про Папу. Но они, похоже, оказались не такими умными, как я считал, и мне ничего не ответили.