— Мне жаль вас, мальчики. Вы думаете, это так просто — воевать? Войне нужны молчаливые, хмурые солдаты. Воины. Не надо шуметь. Мне жаль вас. И ты… — она кивнула на меня, — ты ведь ничего не умеешь еще, кроме чтения книжек. А там — смерть, смерть… И она очень любит вот таких молоденьких, как вы.
— А ты? — крикнул кто-то.
— Я тоже пойду. Только я не буду кричать и распинаться. Зачем? Я просто пойду.
— А мы тоже пойдем. Что ты нам нотации читаешь?
— Нужно быть внутренне готовым…
— Заткнись, Женька…
— Иначе никакой пользы от вас не будет.
— Заткнись!..
— Хватит, — сказал комсорг, — что это мы, как семиклассники, расшумелись?
А когда я в воротах тебя поцеловал, да так, что ты охнула и сама меня обняла, это что же? Это, значит, я, кроме книжек, ничего не умею?
— Завтра поедем минометы получать, — говорит старшина, — еще ночь понежишься, ежик.
— Какие минометы? — спрашиваю я.
— А ты не спи. Завтра пополнение придет. Будешь обучать сосунков?
— А разве я смогу?
— Что ж, тебе три года воевать, чтобы школярам наше дело объяснить?
Наше дело? Мое дело? Это о минометах? Я буду обучать?
— Буду, — говорю я.
…Школяры. Я ведь тоже был школяром. А теперь я не школяр, значит? А на том собрании я был школяром. И когда все зашумели, и я зашумел. Женя сказала:
— Вы шумите, как школяры. А ведь там этого нельзя. Там нужна суровость.
И она посмотрела на меня. Я тоже посмотрел на нее. Кто-то сказал, что, если девушка любит, она не выдерживает взгляда — краснеет и опускает глаза. Значит, она меня не любила. Не любила.
— Пошли всем классом! — крикнул кто-то.
— Пошли! — крикнули мне.
— Заткнись, — сказали мне, — заткнись, трепло…
Потом вошел директор школы, и комсорг сказал:
— Ладно, продолжим повестку дня.
А на повестке стоял один вопрос: учеба комсомольцев.
— Когда с дисками кончишь, зайдешь в каптерку, — говорит старшина и уходит.
…А после собрания мы шли по набережной все вместе. И Женя шла с нами и только не смотрела на меня. Было темно. Настороженно.
— А десятого нам не видать, ребята, — сказал кто-то. И тотчас завыла сирена. А я очутился с Женей.
— Значит, мы — школяры? — спросил я.
— Конечно, — сказала она миролюбиво.
— Значит, из нас воины не получатся?
— Конечно.
— Чтобы быть воином, нужно быть широкоплечим, да?
— Да, — засмеялась она.
— И равнодушным, да?
— Нет, — сказала она, — этого я не говорила.
— Пойдем туда, — я указал в темный переулок.
Мы шли по переулку. Было еще темнее. Еще настороженнее. И вдруг распахнулось окно. С треском. На третьем этаже. И оттуда посыпался смех. А потом поплыла музыка. Патефон играл старое довоенное танго.