— Может быть, еще? — спросил я.
— Ты сошел с ума! На нас уже смотрят. Стыдно.
Мы принесли то масло домой. Кто знал, что война так затянется?
По улицам потянулись новобранцы. Среди них были и молодые женщины. Все вдруг переменилось. О море думать не хотелось.
Пришел мой друг, Юрка Папинянц.
— Ну, — сказал он, — в военкомат не идешь?
— Конечно, — сказал я, — пошли.
По дороге я сказал:
— Хорошо бы в один танковый экипаж попасть…
— Хорошо бы, — сказал Юрка.
Маленькое, робкое сомнение пискнуло где-то в глубине и смолкло.
В военкомате дым стоял коромыслом, грохотали сапоги, толпились люди, плакала какая-то женщина, трудно было протолкнуться.
— Чего пришли? — спросил усталый маленький капитан по фамилии Комаров.
— Да вот пришли, хотим против фашистов воевать… — сказал Юрка. — Хорошо бы в один экипаж.
— Вызовем, вызовем, — сказал капитан. — Идите.
«Вот бюрократ чертов!» — хотел сказать я, но сказал иначе:
— Зачем же вызывать, когда мы сами — вот они? Оформляйте, чего уж тут…
— А ну идите отсюда! — вдруг заорал он.
И мы ушли.
— Наверное, мы неправильно вошли, — сказал я, — что-нибудь не так сказали… Все-таки на фронт просимся, а не на базар…
На следующий день мы отправились снова, но нас опять выгнали. И на третий день тоже, и на четвертый… Но на восьмой нас не выгнали.
— Э-э-э-э, — сказал капитан, — черт вас дери совсем! Надоели, будьте вы неладны…
Я хотел сказать ему, что и он нам надоел тоже, но не сказал. Мы уже привыкли друг к другу, как родственники.
— Куда ты торопишься? — сказал он мне. — Ну куда? Посмотри на себя: ты ведь совсем цыпленок.
— Ничего, — сказал я браво, — легче маскироваться.
— Э-э-э-э, — сказал он, — надоели! — И вручил нам по пачке розовых повесток: — Чтобы к вечеру разнесли. Все!
— А на фронт? — спросили мы.
— Я сказал — все! — крикнул он, багровея, и мы отправились.
Мы ходили по улочкам Сололаки, и по Грибоедовской улице, и по Судебной, и по улице Барнова и спускались за Александровский садик и в переулочки за оперным театром.
В одном из дворов среди низко подвешенных сохнущих простынь и рубашек стояла перед нами еще молодая женщина с большим животом и с мальчиком на руках, и за юбку ее держались две девочки. Все, кто был во дворе, увидев нас, замолчали, поэтому стало очень тихо.
— Кого хотите? — спросила женщина, как будто не расслышала фамилию, которую мы назвали, а сама смотрела не на нас, а на розовую, трепещущуюся под ветром повестку.
— Мнацаканов Альберт, — сказал я и протянул листок.
— Это мой муж, — сказала женщина. — А что хотите?
— Вы ему передайте и распишитесь…