– Константин? – он звал меня именно так. Для отчества я еще недозрел, но уменьшительное имя вносило бы несерьезный оттенок, предполагая меньшую требовательность.
– Константин, – подтвердил я с готовностью.
Он помедлил. Я даже по проводу чувствовал, до чего ему хочется вспомнить пословицу об умнике, которого заставили богу молиться, но я мог бы истолковать ее вольно и расслабиться – он превозмог желание.
– Я хотел спросить, как ваши дела?
– Изумительно, – ответил я честно. Это была чистая правда.
– Опять вы хвастаетесь?
– Но это же так. Вы спрашиваете – я отвечаю.
– Вы отдаете себе отчет, что избирательная кампания вступила в решающий этап? – спросил он грозно.
– Мне ли не знать?
– А значит, нечего почивать на лаврах.
– Это я почиваю? – я искренне удивился, сейчас, между прочим, половина пятого.
– Сейчас все зависит от вашей зрелости, четкости, предельной мобилизованности, а вы вместо того, чтобы ходить по квартирам и заниматься своими обязанностями, играете в шахматы с Маркушевичем.
– Боже мой, какие интриги! – вскричал я, мысленно подивившись тому, как поставлена служба информации. – Будто я получаю там удовольствие! Да он не знает, как ходит слон! Но я принес себя в жертву, что делать. Если я изредка с ним не сыграю, то все семейство, а их пять человек, проголосует после обеда.
– Вы с ума сошли! – заверещал Моничковский. – Только этого не хватало! В десять часов утра – не позже! – голосование должно быть закончено. Якович спит и видит во сне, чтоб мы провалились и опозорились.
– Как видите, я на все иду, чтобы подобного не случилось, – проговорил я с глубокой обидой. – А вы слушаете разных завистников. Изводишь себя, не спишь ночами, а в итоге…
– Ну, выспаться тоже нужно. Иначе вы потеряете форму.
– Нет, с формой у меня все как надо. Такого, как я, еще поискать.
– Сейчас вам надо следить за собой. Работник вы неплохой, не спорю, но уж очень самонадеянны.
Между тем избирательная кампания в самом деле приближалась к финишу. Оставалось еще несколько дней перед тем, как должно было проясниться, будет ли избран Облепихин (впрочем, возможно, и Оплеухов). Каждый день, приходя на агитпункт и взглядывая на плакат, я встречал испытующие глаза кандидата. Моничковский дневал и ночевал на избирательном участке, казалось, что он туда переселился. Якович похудел еще больше, хотя это было и невозможно – две воронки на месте щек словно грозили всосать в себя каждого, кто окажется в непосредственной близости. Мне почти не удавалось сбегать в милое сердцу Замоскворечье, и чтобы хоть несколько развлечь себя, я сочинил марш агитаторов на мотив популярной в ту пору песенки из кинофильма о наших боксерах. Скрыв, разумеется, свое авторство, я исполнял ее Моничковскому, напирая особенно на припев: