— Я умею стихи сочинять. Немного еще. Потом сочиню песню. А пока только короткие. Хочешь, даже про тебя сочиню? Я про всех тут сочинила. Про плохих — плохие, а кто хороший — про тех хорошие.
— У нас тоже был один мальчик, он тоже все сочинял. Его только били за это. Ну, он про всех плохие сочинял.
— Нет, я не про всех плохие. Вот я, например, так сочинила:
Темнеет ночь, светит луна,
А я одна, совсем одна
Сижу я на диване
И говорю Татьяне.
— Что же ты говоришь ей? — спросил Лунатик, видя, что я замолчала и жду его суждения.
— Я ей ничего вообще не говорю раз я одна, то как я могу говорить Татьяне? Татьяна — это значит Таня, она моя тетка. И дальше я еще не придумала.
— Ну, потом придумаешь. А это очень мне нравится. Тот мальчик совсем про другое сочинял. Он, например, так про одного мальчика придумал: «Турбес-балбес, в окно залез, сломал ногу, отдал душу богу».
— Турбес — что такое?
— Это просто для складности, — пояснил Володя.
Я повела Володю-Лунатика по двору, показывая ему все, объясняя, что растет на каком дереве и чье какое окошко. Потом показала ему купальню, полную желтой глинистой воды, и обещала покатать в бабушкином деревянном корыте. Мне ведь и самой это было ново и интересно.
Стали выходить во двор один за другим все ребята, и я гордо, без лишних объяснений, представляла его: «Это Володя-Лунатик». Я была счастлива, видя их изумление.
Моя любовь к сочинению стихов не принесла мне большого успеха. То ли стихи мои были нехороши, то ли я, не удержавшись, иногда писала плохо даже про хороших, но порой я и тумаки получала за свою поэзию. Бабушка выметала клочки бумаги с моими сочинениями. А Вася подвергал их такому разбору, что из них ускользал последний смысл.
Я сочиняла:
Белочка-резвушка,
Славная старушка,
Орешки собирала
И в мешочек клала.
— Во-первых, — говорил Вася, — что-нибудь одно: или она резвушка, или старушка. Старушка не может быть резвушкой. Сознайся, что сочинила чепуху.
— Нет, — защищалась я, — она белка, понимаешь?
— Ну что ж, но раз она старая, значит, не может быть резвой.
— А белки не как люди!
— Ну хорошо, пусть. А мешки у белок бывают? Как у людей?
На такой трезвый вопрос я ответа не находила. И все же я то и дело рифмовала слова да еще, становясь в позу (как учила нас руководительница из детского сада «Ромашка»), выкрикивала свои произведения прямо с крыльца, пренебрегая самыми простыми правилами грамматики.
В нашем дворе на заборе
Две чужие кошки спорят, —
громко импровизировала я.
Если Вася был дома, он тотчас выскакивал, разъяренный как тигр. Он, наверное, очень стыдился моей глупости и ничего не хотел мне прощать. Хотя бы уж дома, в комнате, болтала, а то на весь двор!