— Отпустите ее. — Красный, злой, Вася стоял рядом и разжимал побелевшие на моем плече пальцы Булкина.
Один за другим появились наши ребята; они окружили нас, удивленные и испуганные. Я уже стояла на ногах, захлебываясь слезами. Когда я вновь взглянула на Ивана Петровича, я на мгновение даже плакать перестала. Лицо его было уже обычным, словно вся злость прошла, только глаза казались белыми на багрово-красном лице.
— Разве можно барышням лазить по деревьям? — сказал он и протянул ко мне руку, но я так рванулась в сторону, что потеряла равновесие и упала. — Что такое! Я хотел ее погладить! — пробормотал Булкин, косясь на Васю.
Полкан снова ощетинился, рычал не умолкая, прижимаясь к моей ноге.
— Иринка! Где ты шатаешься, давно пора домой, — недовольно пробурчал Вася, помогая мне подняться.
Не спуская глаз с Булкина, я вдруг увидела, что он старается скрыть злость, растерянность и страх. Ну да, страх. Он боится… Кого? Васю? Вот он берет за плечи Глашу, Лунатика и толкает их на тропинку, подальше от зарослей полыни, а сам оглядывается на меня… Глаза его так и впиваются в меня, рот растянулся в улыбке, а глаза приказывают… Что ему надо! Встряхнув головой, я вцепилась в Васину руку и стала тянуть его в сторону с тропинки, стараясь разглядеть, где толстое дерево, путанно объясняя, что только что девочка влезла в дупло, надо искать ее, помочь! Иван Петрович опять стоял возле меня, загораживая место, где помятая только что полынь образовала дорожку, по которой Булкин тащил меня от толстого карагача.
— Какая еще девочка! Надо идти, уже поздно, — оборвал меня Вася, дергая за руку, и я увидела облегчение в напряженном взгляде Булкина.
Булкин шел рядом со мной, то и дело дотрагиваясь до моего плеча и мешая мне сказать хоть слово, без умолку говорил о том, что опасно лазить по деревьям, и мало того, что можно сломать себе шею, но что, главное, можно сломать ценные растения; здесь строгий порядок, и заведующий запретил детям ходить в эту часть парка.
ЭТО БЫЛ НЕ ТОПОЛЬ, А КАРАГАЧ!
— Что тут случилось, дорогие друзья?
Этот громкий приветливый голос раздался сбоку, где тропинка, по которой мы пробирались, все исхлестанные ветками, приводила на мощеную дорожку. Я вздрогнула и выдернула руку из Васиной, чтобы остановиться.
— Что ты, это же сторож! — шепнул мне Валька, заметив мой испуг, а Вася не глядя схватил снова меня за руку и потащил по дорожке к садовому домику, где виднелась груда вещей возле крыльца.
«Значит, их уже привезли и разгрузили». Но я лишь мельком подумала об этом. Толстая добродушная физиономия сторожа… Вот почему мне стало так страшно, когда я услышала его голос у калитки детского дома. Ведь именно этот голос я слышала с замиранием сердца, скорчившись и не дыша в сундуке, на котором Иван Петрович вел тот страшный разговор с неизвестным человеком. Вот это да! Как же я не вспомнила сразу! На мгновение я забыла о том, что сейчас происходило. Покорно и молча шла я за Васей, не слушая вопросов, которые наперебой задавали мне ребята. Значит, сторож и есть тот незнакомец, который собирался вместе с Иваном Петровичем переправить оружие! Еще сегодня утром я рассказывала обо всем маме. Как же я могла забыть, чей это голос? Просто меня сбило с толку его круглое лицо и поросячьи глазки; как мне страшно стало, когда он высунулся в полуоткрытую калитку и спросил: «Что вам угодно, друзья мои?» А потом я отвлеклась, загляделась на сад и деревья… на деревья… И опять мысли мои вернулись к толстому карагачу, к дуплу, в которое ловко вскарабкалась девочка. Вася что-то говорил мне, но я не сводила глаз со сторожа и Булкина. Они стояли рядом. Вот Булкин взял сторожа под руку и что-то тихо сказал ему. «Он забыл про меня», — с надеждой подумала я и повернулась к Васе.