- Готов! – удовлетворенно озвучивает Рваный мои наихудшие предположения.
- Не может быть, – говорю и кидаюсь щупать яремную вену ночного гостя.
Еще как может! Готовее не бывает. Слово “готов”это как раз про него...
- Ну как там у вас? – слышу голос Гольца сверху.
Надежда все еще теплится.
- Свет дай, – говорю.
Голец спрыгивает к нам и начинает звенеть огнивом. Наши напряженные лица отчетливо проступают в мимолетных сполохах сбегающих на фитиль искр.
- Верти его, – говорю Мише, когда крохотный язычок пламени укрепляется на конце пропитанной маслом конопляной веревки.
Вдвоем переворачиваем лежащий ничком труп, чтобы стало видно немолодое, волевое лицо в обрамлении темно-русых волос и бороды. Гольцу достаточно одного взгляда.
- Тихарь, – говорит и резким выдохом задувает огонь.
Слов у меня нет. Поначалу. Потом они начинают охапками рождаться в возмущенном разуме и проситься на язык, в большинстве своем нецензурные. Насилу себя сдерживаю. Одними словами тут не отделаешься. Если бы передо мной не сидел Голец, с которым мы вместе успели хлебнуть приключений из одной фляжки, не знаю, чего бы я уже натворил...
- Ты идиот, Гольчина, – говорю сквозь зубы.
- Чего?
- В попе черно, вот чего! Ты на хрена его завалил? Ты шею ему сломал, Тихарю этому собаками гребаному! Понимаешь, чертила ты безрогий? Зачем было его толкать?
- Он уйти хотел, – начал оправдываться Голец. – Развернулся уже, а тут я...
- Не ожидал подлянки, – вступает Рваный. – Сгруппироваться не успел.
- Я ж помочь хотел, – снова тянет Голец. – Как лучше хотел...
Тьфу на вас на всех! И на Гольца безрукого и на Тихаря того неуклюжего. Оказывается и удачливого атамана его величество злой случай стороной не обходит. В жизни все бывает. В смерти тоже.
Голец довольно профессионально принимается обшаривать безвременно усопшего, снимает с него нож и дубинку, похожую на толкушку для картофельного пюре, с вбитыми в толстую часть острыми железками, небольшой матерчатый мешочек туго набитый звенящей монетой, рвет с пальца тяжелый перстень. В квадрате лунного света хорошо видно, что перстень отлит из чистого золота и весьма не дешев. Голец говорит, что перстень этот знак боярской власти. Тихарь никогда не рассказывал где надыбал столь знатную цацку и предпочитал не снимать большую часть времени, наверно мнил себя эдаким разбойным дворянином.
Под верхним просторным балахоном типа плаща на теле Тихаря обнаруживается тончайшая кольчуга из мелких колец двойного плетения. Подготовился, значит, дядя к неприятностям, а случая дурацкого не учел.