Ей показалось, что в его глазах полыхнуло ответное зарево, он отвернул лицо, прокашливаясь и скрестил на груди руки. Сердце сжалось, от собственной глупости и ощущения потери.
- Тебе какой чай, черный, зеленый?
- Мне все равно. Любой, - ответил он, отряхивая одной рукой джинсы.
Чайник щелкнул, Алена опустила пакетики в две кружки, залила кипятком. Одну поставила на столик, другую, свою любимую, взяла в руки и отошла к подоконнику. Быть от него подальше, так надежнее. И сделала наконец это - отгородилась от него кружкой, скрыла за ней лицо.
Состояние... Хуже не придумаешь. Холод, смятение. Он был чужеродным телом, которое хотелось вытолкнуть. И одновременно был безумно притягателен и красив.
И он был чужой!
И он ее ненавидел.
Это ощущалось кожей.
Хорошо, пусть быстрее говорит. Зачем пришел и уходит.
- Что ты хотел Влас?
До этого он так и стоял не шелохнувшись. Смотрел куда-то в угол на сложенную в пластиковую посудину картошку. А тут будто отмер, бросил на нее взгляд, от которого ей показалось, холодная волна прошлась по телу, поднимая коротенькие волоски и осела затылке. Алена невольно потерла шею под волосами, он проследил ее жест и сглотнул.
И тут же проговорил, опуская руки:
- Я хочу знать, что вы мутите напару с моей женой. Подружки.
Подружки? Мутите? Столько презрения, казалось, он эти слова выплюнул. Алена сразу почувствовала себя запачканной. Какого черта?
- Да, мы подруги, что в этом плохого? И почему ты решил, что я должна что-то мутить с твоей женой? - спросила она, преодолевая желание вспылить.
- Потому что вы обе врете..
Боже, сколько яда... Вот это был предел.
- Да? А ты, значит, говоришь только правду? - хмыкнула она.
Он резко подался вперед, глаза сделались какие-то яростные, страшные. Снова скрестил руки.
- Я, во всяком случае, никого не предавал, как...!
Сердце сдавило обидой, так, что даже злость потухла.
- Да, - проговорила Алена, глядя мимо него. - Ты просто бросил меня и исчез. Ну да, действительно, что тут такого, попользовался и выбросил на помойку.
Не было больше сил держать это в себе.
Колючей волной рванулась в душу память, как ей убитой, опустошенной потерей ребенка, пришлось еще услышать от Игоря торопливое:
- Ты что, его вечно ждать собралась?
Жалостливое:
- Аленушка, уехал этот твой парень давно, за квартиру с хозяином рассчитался еще неделю назад. Теперь я ее снимаю. А ты, глупая, все сидела, ждала? Господи ты Боже мой, это что же делается-то... Ну пойдем-пойдем-пойдем...
И снова жалость, калечащая душу, страшная в своей правдивости.
- Хорошо, что я зашел, а то попалась бы какому-нибудь уроду. Как будто мало ли их тут шастает.