– Ты очень жесток! – пробормотала она.
– Не слишком ли ты торопишься назвать меня жестоким? Если бы я хотел быть жесток, я бы сказал, что не люблю тебя больше, что теперь я презираю тебя. Уверяю – тебя куда сильнее ранило бы известие о том, что я стряхнул с себя эти цепи. Но это было бы неправдой, Ева. Я люблю тебя, как любил всегда и как всегда буду любить. Мне не на что надеяться, я ни о чем не прошу, в этой пьесе моя роль уже отыграна – мне было суждено лишь отдавать, но не получать. Я презираю себя за это – но так уж получилось.
Ева положила руку ему на плечо.
– Пощади меня, Эрнест!
– Осталось недолго, потерпи. Еще я должен сказать вот что: я верю, что все отданное было отдано не напрасно. Я верю, что любовь земная умирает вместе с бренным телом – но моя любовь к тебе была чем-то большим, иначе как бы она могла остаться неизменной столько лет, без всякой надежды, несмотря на бесчестие? Это любовь духа – и подобно духу, она будет жить вечно. Когда окончится ненавистное мне ныне существование, я соберу плоды с древа этой любви в ином мире – вот во что я верю.
– Почему ты в это веришь, Эрнест? Это слишком хорошо, чтобы быть правдой.
– Почему верю? Не могу сказать, возможно, это всего лишь фантазии разума, смущенного горем. В беде мы тянемся к свету – словно трава в темноте. Сломанный цветок пахнет слаще – так и человеческая природа всего сильнее стремится к жизни, когда Бог налагает на нас свою тяжкую длань. Печаль направляет наш взор к небесам. Нет, Ева, я не знаю, почему я в это верю – ведь ты лишила меня и веры тоже, – но все-таки я верю, и меня это утешает. Кстати, как ты узнала, что я здесь?
– Я наткнулась на вас с Дороти утром, в Садах.
Эрнест поднял голову.
– А я почувствовал, что это была ты. Я спросил Дороти, кто прошел мимо, но она сказала, что не знает.
– Она знала, но я подала ей знак, чтобы она молчала.
– А!
– Эрнест, пообещай мне кое-что! – с внезапной страстью произнесла Ева.
– Что именно?
– Ничего. Я передумала. Ничего, забудь.
Она собиралась взять с него обещание, что он не женится на Дороти, однако светлая сторона ее натуры восстала против этого.
Затем они немного поговорили о жизни Эрнеста в Африке – и разговор увял сам собой.
– Что ж, – сказал Эрнест после затянувшейся паузы, – прощай, Ева.
– Этот мир очень жесток! – прошептала она.
– Да, жесток – но не более, чем все остальные.
– Увидеть тебя было счастьем, Эрнест.
Он пожал плечами.
– Разве? Что до меня, то я не уверен – счастьем или болью. Мне нужно прожить пару лет в тишине и темноте, чтобы хорошенько обдумать это. Не будете ли вы столь любезны, миссис Плоуден, позвонить и попросить горничную отвести меня вниз?