Москва и Волга (Авторов) - страница 27

На масленой она дошла до последней степени, будто помешалась от голода. Она уже не просила милостыни, а требовала, и чуть не вырывала у товарищей. Приходилось вмешиваться полиции. Однажды она проникла в церковь, в передние ряды нарядной публики, и воспользовавшись перерывом в богослужении, вдруг обратилась с речью к народу. Она обвиняла пастыря церкви, пожилого, «уважаемого» пастыря, называя его отцом своего ребенка. Она не умоляли, а требовала помощи. Она рыдала, грозила, проклинала небо и Бога. Показывала сытой, нарядной толпе свое иссохшее от голода дитя. Говорила, что оно имеет такое же право на жизнь, как и их «законные» дети… И «пастырь», и все «благочестивые» прихожане были возмущены такой дерзостью, нарушением благолепия в храме. И ее вывела полиция, легонько поталкивая ее. А в храме были горы приношений: — хлеба, яблок, меда, в память дорогих покойников для ловких живых… и тут же умирал человек от голода, не потому, что нечего было дать… А «уважаемый» пастырь в проповеди громил «грех материнства», называя девушку-мать проституткой, но умалчивал про отца…

Вечером это было… А на утро на дверях храма висела юная «грешница», почти нагая, на связанной из юбки веревке. И возле лежало замерзшее задушенное дитя. «Добрый пастырь» по этому поводу опять сказал прочувственное слово, громя грех самоубийства и не упустил случая собрать малую толику для освящения храма после такого осквернения. «Грешница» наказана в пример прочим: ее тело лишено было чести лежать в ограде кладбища, а закопано за оградой.

Служила семь лет, выслужила семь реп, да и тех нет.