Москва и Волга (Авторов) - страница 28

Не весною и ни летом,
Но к исходу Октября
Наша, красная заря.
Над землей победа встала
Не спросясь у капитала:
Мол, пора ли, не пора ль
На Октябрь сменить Февраль!
Капитал гневился дюже:
«Стойте, братцы, не бегите!
Вы нам дело повредите,
Дайте изготовить кнут,
Да надеть на вас хомут».
В бок об бок с капиталом,
генерал за генералом
Грозно двинулись на нас:
Правой, левой — раз!
Их была большая стая,
Даже мелких не считая.
И при них нагайка, танк,
Иностранных денег банк,
Золоченные погоны
И обломки от короны,
Офицеры, камергеры,
Лево-правые эс-эры,
Соглашатель — меньшевик,
Поп, кулак, и барский шик.
Генералы рысью скорой
Шли на нас с борзою сворой,
Не считались ни с чем.
Им грозит опасность всем.
В ногу, братцы: раз, два, три, четыре, пять,
Посадить царь опять!
Шесть, семь, восемь, девять, десять —
Коммунистов всех повесить!
Будем жить, как наши деды, —
Раздавайся гром победы!
Как прадеды и отцы
Правь, дворяне! Грабь, купцы!
Дошло время до победы.
Лига строила блокаду,
Лез Юденич к Петрограду,
А Деникин шел в Орел.
И Колчак куда то пер.
Раздалась погодка хмуро.
Перли Мамонтов и Шкуров
При поддержке медных лбов
На Воронеж и Тамбов,
Шли вперед сторонкой,
Подкреплялись самогонкой…
Вдруг, откуда ни возьмись — гроза!
Поспешили господа назад.
Было время, погуляли на просторе
А теперь все в Черном море.
Кр-ц. с курсов 1-ое мая С. Ц. Гринчук.

Загадка

На болоте плясала дюжина чертей, один провалился. Сколько осталось?

Ответы на загадки

№ 1 — сиг-ара.

№ 2 — «тпру», скажет лошади.

№ 3 — воз-прыщ-яйца (воспрещается).

а) 2 фун.

б) сколько зайца ни три, ушей будет 2.

в) 50>.2/1 = 100.

На чужой каравай рта не разевай

Одна одинокая особа, любящая чужими руками жар загребать, задумала обзавестись ребенком, — при высокой смертности молодого поколения мысль похвальная, полезная для республики. Но дело в том, что она задумала обзавестись ребенком по новому способу, вот так таки сразу, покойно, без всяких предварительных хлопот, <…> на том, что много, мол, их валяется, никому не принадлежащих, пойду и возьму. Будет вроде как свой собственный. Уже предвкушая сладость материнских забот, мечтая, как старательно будет его воспитывать, — пошла она к Красным воротам. Прошлась по рядам, присмотрелась, выбрала девочку, а прицениться то и позабыла… Грязная, маленькая фигурка сидит и плаксиво тянет: «подайте Христа ради». Кажется беспомощное, никому не принадлежащее существо, а голыми руками его не возьмешь! Чувствуется в нем самостоятельность. Подошла особа и завела дипломатический разговор: — «Чего ты, милая, плачешь? — Есть хочу. — А где твоя мама? — Померла. — А папа? — Помер. — Откуда ты приехала? — С Сибири, с народом. — А где же ты живешь? — Нигде. — А ночуешь? — Здесь. — Хочешь пойти ко мне? — Ночевать? — Нет, совсем. — В дочки? — Да, в дочки». Девочка подумала, оглядела особу, особенно обратила внимание на самодельные туфли и коротко ответила: — Хочу, — при чем ее личико осветилось милой детской улыбкой. Дорогой выяснилось, что девочка дочь безземельного крестьянина-рабочего; отец давно умер, а мать служила у богатых крестьян, но сейчас не было урожая, не было и надобности в рабочих руках и ее отправили. Сначала собирались — но богатый не дает, бедняк не имеет, а в Москве людей много, — подадут, и поехали. Дорогой мать умерла, а девочка по совету добрых людей основалась на людной улице. Квартирный вопрос не беспокоил: свернется тут же на солнышке, как котенок, и спит.