- Рин и Лиам останутся на Kaze Nemuru. Управлять кораблем никто, кроме Ки не сможет, а Лиам отсюда будет регулировать деятельность дронов, - сообщил Харан. Лиам снова протиснулся вперед.
- Минуту, пожалуйста. Я хочу взять себе в помощники Малахита. Никто не против?
- Зачем?! - так искренне ужаснулся Годхил-Эсс, что Рин с трудом удержал смешок. Кузнечински смотрел на Лиама удивленно, видимо до этого момента он был о нем куда лучшего мнения, но сам Лиам не находил в своей просьбе ничего предосудительного.
- У него, как у пилота-гонщика, хорошая реакция, нестандартное мышление и богатая фантазия, - терпеливо объяснил он. - Это пригодилось бы при наведении шороху.
- Бедные ренмеи, - не выдержав, буркнул Харан. Никаких видов на отсутствующего в переговорной Малахита ни у кого больше не нашлось и, с некоторыми сомнениями, его отдали под начало и ответственность Лиама. Остаток совещания обсуждались детали невыносимо, на взгляд Рина, скучные. Главное, что ему полагалось знать, это то, что его капитан уходит, а его бросают в обществе Кузнечински и его бравых молодцов, которых в определенный момент, когда подполковник прикажет, требовалось доставить на территорию базы. Впрочем, когда все посторонние ушли и в помещении остались только непосредственные члены экипажа и проклятущий рит Ворима, персонально для Харана пришлось пообещать вести себя паинькой.
Коридоры корабля накрыло безжизненной тишиной и прохладой. Так было и раньше, до того, как на его, Ринову территорию, набежал Кузнечински со своими десантниками, но только теперь Рин полностью осознал блаженство воцарившегося безмолвия. Полицейские с корабля никуда не делись, но Рин знал, что полковник согнал всех своих подчиненных в освободившуюся переговорную, где уже второй час проводил подробный инструктаж. В недобросовестных намерениях Рин, конечно, ни подполковника Кузничински, ни его подчиненных, не подозревал, но все равно крался по коридорам, тревожно прислушиваясь к звуку собственных шагов. Он целенаправленно пробирался к столовой, где, по его предположениям, должна была хранится заначка чего-нибудь вкусного. Рин не был особенно голоден и острой необходимости в этом визите не было, но самовольное заключение в четырех стенах заставляло потихоньку звереть и искать мало-мальски убедительный повод для прогулки. Столовая находилась к жилым каютам ближе всех прочих помещений корабля. Если выходить из апартаментов Рина, следовало повернуть налево, миновать две двери пустующей ныне каюты, снова налево и упереться в широкую арку входа в столовую. Если же поворачивать направо, то через три двери и короткий узкий коридор можно было попасть в тренировочный зал. Однако на этот раз перспектива поиска конфет казалась Рину более привлекательной, чем внеплановые физические нагрузки. Он пробирался осторожно, по стеночке, и чем ближе он становился к столовой, тем настойчивее его внимание привлекал странный запах, весьма неуместный и несвоевременный на военном корвете. Ладно, если бы пахло гарью, это было бы неприятно, но вполне объяснимо, но нет, по коридору, с каждой секундой все уверенней и насыщенней, растекался запах свежей выпечки. А конкретнее - запах печенья. Шоколадного печенья, как изумленно идентифицировал для себя Рин. Заинтересовавшись интригующим феноменом, он постарался подобраться к арке вплотную, но при этом остаться незамеченным для неведомого пекаря. Рин так сосредоточился на запахе и на своем к нему отношении, что не сразу обратил внимание на неровный фоновый шум, что создавал целый рой голосов. Только когда из фона, по мере его приближения, стали выбиваться отдельные слова, а то и фразы, Рин замер и прижался к стене, словно шпион и диверсант на своем собственном корабле.