Розанов лечил писателя вплоть до последних дней его жизни. Обычно он осматривал Моэма раз в две недели, но иногда бывал на вилле три раза в неделю, а порой три раза в день. Чаще всего он помогал ему восстанавливать силы после длительных пребываний Моэма в Лондоне. Как-то в апреле 1957 года он был вызван среди ночи к Моэму, у которого случился острый приступ нефрита, и писатель буквально корчился от боли. После введения двойной дозы морфия Моэм проспал двадцать четыре часа. Когда на следующий день Розанов, радостный от того, что Моэму стало лучше, прибыл на виллу, он услышал гневные слова: «Убирайтесь к черту! — закричал пациент. — Вы чуть не отправили меня на тот свет своими треклятыми лекарствами!». Через несколько минут он успокоился и тут же извинился за свою выходку. За исключением этого случая писатель, по словам Розанова, всегда был предупредителен и вежлив. Если Моэм опаздывал на прием хотя бы на минуту, он всегда приносил извинения: «Мне неприятно, что я заставил вас ждать, доктор. Для вас время гораздо дороже, чем для такого старика, как я». Хотя Моэм не платил врачу ни сантима больше того, что указывалось в чеке, писатель часто привозил ему подарки после своих поездок в Азию, Африку и другие страны. Когда он узнал, что Розанов собирает автографы, Моэм приложил немало усилий, чтобы собрать автографы у своих многочисленных и именитых знакомых, и подарил их врачу. Он не раз приглашал Розанова пообедать с ним в компании с Черчиллем, которым они оба восторгались. Когда кандидатура Розанова, уже награжденного Военным крестом и медалью за участие в движении Сопротивления, был выдвинута на награждение орденом Британской империи, Моэм написал лестное рекомендательное письмо.
Розанов утверждал, что Моэм сохранил отличное здоровье вплоть до конца 50-х годов. Старческая слабость взяла над ним верх лишь в последние два-три года. Разрушение происходило столь стремительно, что не могло не вызывать удивления, особенно если учесть, что оно протекало в организме человека, всегда отличавшегося «отменным физическим и психическим здоровьем».
С годами черты лица Моэма постепенно приобрели резкость, а выступающая вперед челюсть стала еще более заметной; опущенные книзу уголки рта, казалось, выражали разочарование и недовольство. Именно такой образ писателя остался в памяти у нынешнего поколения. Забытым оказался облик привлекательного молодого человека викторианского периода и популярнейшего писателя в зрелые годы. После его смерти в отношении его лица употреблялись самые различные эпитеты — «рептильный», «ящерный», «лягушачий», «ястребиный», «мефистофельский».