Не обменявшись ни словом, путники перестроились: Изольда и Ишрак отвели лошадей и теперь ехали позади мужчин, накинув капюшоны, чтобы полностью скрыть волосы, и опустив глаза, как подобает послушным и покорным юным девам. Из каморки на берегу реки вышел паромщик и призывно замахал им рукой. Они подъехали.
– Желаете в Маутхаузен?
– Да, – ответил Фрейзе, соскакивая с коня и выуживая из кошеля монетку, чтобы заплатить пошлину.
– Уверены? Болезнь у них там, танцевальная чума, – предупредил паромщик.
– Мудрец непременно повернул бы назад, – согласился Фрейзе и кивнул Луке, давая тем самым знак, что танцоров они отыскали.
Лука сошел с коня и направился к паромщику.
– И давно здесь танцоры?
– Два дня уже. Их ведь не остановить. Но на мой паром им путь закрыт – они же танцуют, как полоумные, того и гляди, ко дну его пустят. Нет уж. Раз вошли через северные ворота, пусть через них и убираются. Зря, конечно, привратник впустил их. Но да как их не пустить, они подкрадываются тихо, как мыши, уж на это у них ума хватает. Теперь вот отплясывают на площади, а кто заплатит за то, чтобы они ушли отсюда? Ясное дело, мы, горожане!
– Нам нужно на ту сторону, – коротко подтвердил Лука.
Фрейзе, держа коней под уздцы, помог всем спешиться.
Через реку был перекинут толстый крученый канат: закрепленный на корме и носу плоскодонной барки – парома, – он тянулся над водной гладью, обвивая петлей устремленные ввысь обводные шкивы на противоположных берегах. Одну за другой Фрейзе завел на борт лошадей и привязал к коновязи. Следом по сходням поднялись остальные. Паром отчалил.
Сильное течение подхватило их и потащило вниз. Лука, Фрейзе, брат Пьетро и паромщик вцепились в тянущийся поверху канат и, вперехват, вытягивали его, пока барка с глухим ударом не уперлась в стенку причала.
Рядом были пришвартованы корабли, прибывшие сверху по течению; покачивались на волнах баржи, с боем, наперекор яростному течению, прокладывавшие себе путь из Вены дальше, домой, на восток. Сновал озабоченный люд, таможенники взимали пошлины с капитанов, докеры грузили и разгружали суда, но при этом тягостное безмолвие висело над набережной, и каждый нет-нет да и поглядывал искоса на закрытые городские ворота. Люди спешили, люди боялись: не слышалось ни добродушных шуток, ни свиста. Даже разгружавшие баржу докеры, тянувшие перекинутую через блок веревку с тюками соли, не распевали песен. Не иначе как чума обосновалась в городе. Барки поспешно отплывали, таможенники впопыхах осматривали товары, и все ждали, что вот-вот грянут звуки разухабистой хмельной джиги.