– Ты обещан своему Богу, – напомнила она. – Ты возлюбленный моей самой дорогой подруги, которая мне как сестра. Я не притязаю на тебя, как на свою собственность. Да и сама я никогда не буду никому принадлежать. Ни один мужчина не будет властвовать надо мною.
Он кивнул, уступая.
– Я знаю… Я знаю… И все же…
– В добрый путь, Лука. Найди Изольду и убереги ее.
Он подчинился ее воле, созвучной его собственному желанию вызволить Изольду из плена танцоров.
– Что ж, решено. Я отправлюсь за ней. Я верну ее, и мы все снова встретимся здесь.
Она кивнула и вскочила в седло – без кровинки в лице, белая, как молоко.
– Не упади в обморок, – отдал он ей свой последний приказ, вызвав у Ишрак дерзкую улыбку. – Уж это-то мне можно, надеюсь, сказать?
– Можно.
– Ты ведь знаешь, о чем я думаю, но не осмеливаюсь говорить?
– И не осмеливайся. Никогда, – мгновенно одернула его Ишрак. – Сейчас вообще не время об этом думать.
Он понимающе кивнул: преданность Изольде ценилась Ишрак превыше всего.
– С Богом, – выдохнул он и отступил на шаг. Конь Ишрак молнией выскочил из конюшни.
* * *
– Там, за воротами, танцоры, – поспешно доложил раввину привратник. – А эти двое, – он указал на Изольду, сидящую на камнях и сжимающую кровоточащие ноги, и Фрейзе, мертвенно-бледного от страха, заслонившего собою леди из Лукретили, – сумели пробраться внутрь. Они взывали на идише и молили об убежище именем Бога, поэтому я их впустил. Но теперь я вижу, что они плясуны и идолопоклонники. Прости меня. Я услышал нашу речь и подумал, что они – одни из нас, что они – Избранные.
– Вы христиане? – спросил раввин.
– Да, – ответил Фрейзе. – Наш покровитель – лорд Варгартен, мы путешествуем с благословения Его Святейшества папы римского.
– Нам не остается ничего иного, как выдворить вас за ворота, – решительно заявил раввин.
Призывный гул набата затих, и звуки бубна и скрипки вновь ворвались в деревню. Ноги Изольды вопреки ее желанию судорожно дернулись, и она наклонилась и сжала что есть мочи носки башмачков, чтобы обездвижить их.
Фрейзе, извиваясь всем телом, отдавшись во власть музыки, угрожающе вращал глазами, глядя то на раввина, то на стража ворот.
– Вы не смеете причинить нам вреда. Вы не посмеете даже прикоснуться к ней! Назад, а не то пожалеете.
– Мы не хотим танцевать. – Изольда просяще заглядывала в глаза раввина. – Меня заставляют танцевать эти вот башмачки. Мой друг пытается помочь мне, если он перережет ленты, я сброшу башмачки с ног и снова стану собой. Молю вас, не отдавайте меня танцорам.
Раввин обратился к толпе.
– Никто на нас не напал, – успокоил он сельчан. – Слава Богу, это не налет и не штурм. Сегодня Бог милостив к нам. Ступайте по домам и затворите двери и окна, чтобы не проникли в дома звуки музыки. Если же кто-нибудь примется танцевать, немедленно ведите его в синагогу. Дозорные, вы останетесь со мной. Это танцевальная чума. Если мы вернем этих людей их соратникам и дадим им еды, они оставят нас в покое. Однако всем и каждому запрещаю я слушать музыку.