Мы легко нашли Драгомира Хозеча. Все знали и уважали местного учителя, и первый встречный житель указал его дом. Учитель Драгомир был, как и мы, заядлым исследователем непознанного, но основной его страстью была астрономия. Его домик на краю городка стоял почти на самом берегу залива, от воды его отделял каменистый пляж шириной метров шестьдесят-семьдесят. Шум от набегающих волн, соленый воздух Адриатики, аромат растений, обвивавших добротно построенный из крупного серого камня дом Хозеча, — все вместе создавало просто сказочную обстановку. Не верилось, что где-то рядом идет война, целенаправленное изуверское действо по истреблению людей и созданных их трудом ценностей.
Драгомир встретил нас со всей теплотой и радушием как родных. Разместил в доме, помог разгрузиться и взялся хлопотать на кухне с ужином.
Мы с Анной пошли прогуляться к морю, шум которого доносился до нас. Море открылось взору за небольшим каменистым пляжем. Волны ударяли по прибрежным камешкам, рассыпались мелкими брызгами, пропитывая воздух солеными ароматами. Где-то северней, за грядой гор, послышался звук самолетов, диссонансом прозвучавший этому теплому весеннему вечеру.
Мы стояли у самой кромки воды, солнце прощалось с нами, уходя за горизонт. Оно манило за собой, разостлав по водной глади розовую дорожку.
Анна, не отрывая взгляда от моря, взяла меня за руку.
Темные овалы под глазами и осунувшееся лицо жены вызывало беспокойство, я постоянно грыз себя, что не смог уговорить ее остаться, конечно, уговорить и настоять, приказать и что еще… Все это было не возможно. Анна не за что бы ни осталась. Мне было больно смотреть на нее, болезнь хоть и отступила, но следы остались.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил я.
— Нормально, только голова еще тяжелая, ответила она, улыбнувшись.
Ее густые русые волосы были аккуратно собраны в пучок, под большими лучистыми и всегда такими озорными глазами лежали тени — след, оставленный отступающей болезнью.
— Как странно здесь: так спокойно и тревожно одновременно… Ты чем-то опечален. — Она посмотрела мне в глаза.
— Да, нам надо многое успеть. — Какое-то необъяснимое чувство тревоги овладело мной, я привлек ее к себе, обнял. Запах ее волос почему-то не успокоил, как всегда, а наоборот, усилил безотчетную грусть. — У меня тоже непонятное смутное чувство на душе.
Мы встретились взглядами.
— Не волнуйся, я уже в форме, завтра буду здорова.
— Послушай, Анна, ты, помнится, рассказывала, что твои предки из сербов…
— Да, прадед по матери.
Она стала серьезной, карие глаза отражали набегающие волны. Мне вспомнилась женщина на вокзале в Белграде, дожидавшаяся кого-то вчера около своих пожиток. Ее растрепанные волосы, притихшие, дети рядом вызвали во мне тогда боль и стыд, хотя, казалось бы, какое мы имеем отношение к творящемуся варварству? Наблюдая сейчас за Анной, я опять услышал в себе жалость и сострадание к этим людям, таким близким нам, хотя я никогда не был в Югославии, да и мало интересовался этой страной до злополучного 25 марта.