Иногда мне хотелось поступить также как мама — послать все к черту и просто угаснуть. И кто бы меня обвинил? Но в таком случае, кто позаботится об Оливии? Словно из ниоткуда в памяти всплыл Хайден Кромвел. По прошествии нескольких часов со встречи в библиотеке, я была почти уверена, что мне почудилось то, что он стоял около окна.
Никто на столько привлекательный не может быть таким жутким.
Быстро заглянув к маме в комнату, я испытала то же желание, что и обычно, глядя на нее, — бросить что-нибудь в ее спящую голову. Она растянулась поперек кровати, словно сломанная, но все еще красивая кукла с темно-рыжими кудрями и фарфоровой кожей. Мама была совершенно бесполезна. Было ли вообще возможно спать столько времени? А может, она просто притворялась, что спит? Я не знала ответа на этот вопрос. На протяжении каждого дня со времени аварии, мама отдалялась от нас все дальше и дальше. Как и память о папином лице.
Я подошла к ее кровати, обняв себя руками.
— Мама?
Тишина.
— Мама, если… если ты слышишь, ты очень нужна Оливии.
Ничего.
Горячий ком застрял у меня в горле и груди, словно их наполнили цементом.
— Она заслуживает лучшего, чем все это. Ей нужно, чтобы ты была ее мамой.
И все такая же тишина.
Я развернулась и покинула спальню. Тяжесть в груди сохранилась, когда я достала деньги, отсчитывая сумму, чтобы оплатить самые необходимые покупки.
У нас заканчивались деньги. Папина страховая выплата закончится уже в следующем году. И что я тогда буду делать? Вопрос о колледже даже не стоял. Черт, да и окончание выпускного класса могло быть под вопросом, если мне придется искать работу раньше, чем я планировала.
Оливия ждала меня внизу, на ее лице все еще были следы недавних слез. Я отвела взгляд, чувствуя себя полной неудачницей.
— Готова?
Она опустила подбородок и пожала своими крошечными плечами. Оливия не разговаривала со мной всю дорогу до машины. Пока она пристегивалась на заднем сидении, я смотрела на датчик топлива и подсчитывала, на сколько хватит запасов.
— Эмми?
Я посмотрела на нее через плечо.
— Что?
Ее глаза, оттенка темного нефрита, были широко распахнуты. В них было что — то такое, что заставило меня замереть. Беспокойство расцвело в животе, руки затряслись.
— У меня очень плохое предчувствие, — сказала Оливия, ковыряя блестки на своем платье. — Такое же, как было перед… Перед тем, как умер папа. Ты помнишь? У меня снова это ощущение.
Конечно же, я помнила то ощущение.
Но Оливии было три года на момент аварии, и я едва ли обращала внимание на ее болтовню.
Но все же, я помнила.