Когда я догнала этого парня и отпустив его от себя шага на два пошла следом, то услышала позади себя тяжелый хрип дыхания того самого половинчатого мужчины, что бил меня и неожиданно оглянувшись и сердито посмотрев на него, набралась смелости и негромко, но очень грубо сказала:
— Не смейте больше меня бить.
— Чё…, - протянул он, и, набрав полный рот кроваво-красной слюны, плюнул в мою сторону, намереваясь попасть мне прямо в лицо.
Однако я предусмотрительно шагнула вперед, и слюна его, не долетев до меня, упала на пол. А я не на шутку рассвирепев, понимая, что если не постою за себя вот прямо сейчас, буду всегда бита… и точно забыв об ударе, каковой давеча получила по голове, добавила:
— Еще раз тронете меня… я вцеплюсь вам в морду ногтями, — и я показала ему остатки своего некогда ухоженного, дорогого маникюра, уже конечно не такого острого, но все же пугающего. И продолжила, — а потом я залезу в остатки вашей башки, и, расплескаю этот тупой, злобный, закипающий бульон… и вы… и вы, поверьте мне, долго будете его соскребать с этого грязного, не мытого пола.
— Ах, ты… чумаза накрашенная, — прошипел мужчина, и, сжав свой огромный кулак, протянул в мою сторону.
— От чумазлая слышу, — ответила я и втянула в себя свои губы, оставив на поверхности лица лишь тонкую линию, всем своим видом показывая, что я его больше не буду бояться и смогу за себя постоять… да, радуясь, что этот отвратительный получеловек не напал на меня, а ограничился лишь сжатым кулаком, наверно хоть, и, не испугавшись, но все же не желая связываться с психопаткой.
Психопаткой…
Мне вдруг так стало обидно за себя, что этот злобный, с полуразвалившийся головой мужик смеет меня пугать, бить, грозить кулаком и думать… думать, что я психопатка, а после горестно всхлипнув и повернув голову так, чтобы больше не видеть его и этот бульон в башке, печально вздохнула и напомнила себе, что на самом деле я ведь и есть психопатка. Вскрыла вены и теперь вот тащусь в этом ряду безумцев, и сожалею… сожалею… что так безрассудно, глупо… преступно глупо рассталась с дарованной мне жизнью, такой бесценной… бесценной и прекрасной.
А Андрей… кто такой этот Андрей, подумала я и заметила самой себе, что можно было (я теперь это понимаю) и пережить его уход. Пережить… Напиться вина, укрыться большим из козьего пуха вязанным косматым платком, лечь спать, а утром… утром пойти к родителям… друзьям…
Родители… только сейчас я вспомнила… вернее позволила себе вспомнить про маму и папу, которые остались там, которым предстоит найти свою дочь в ванной комнате в кровавой воде, со вскрытыми венами.