— Да, я… что ж… Я не пожелал ментам сдаваться… Я понимаешь, человека убил. Менты за мной пришли… Ну, а я не захотел их пускать, схватил ствол тестя и давай от них отстреливаться… А когда в винтовке остался последний патрон, засунул ствол в рот и нажал на спусковой крючок… Все равно мне расстрельная статья светила, так чем ее ждать… лучше уж все махом… махом решить, так я подумал.
— А…а…а… — протянула я, и почему-то мне стало жалко этого Андрея, уж так он говорил о своем самоубийстве горестно, я помолчала несколько секунд, разглядывая его, в принципе, очень даже интересное, красивое лицо, а потом задумчиво спросила, — погоди, а почему ты решил, что тебе расстрельная статья светит? У нас же мораторий на смертную казнь.
— Чё…чё, ты сказала? Повтори, — бестолково переспросил Андрей и наморщил остатки своего лба покрытого густым кровяным компостом, отчего на нем немедля появились глубокие впадины и не менее высокие горы.
— Ну, как чё, — принялась объяснять я, непонятливому и как мне показалось сперва, малообразованному Андрею. — У нас уже лет двадцать как мораторий на смертную казнь, то есть если ты даже и убил, тебя не расстреляют, а дадут пожизненно.
— Не… ну, ты к чему это заливаешь…, - скрипнув зубами, злобно прошипел Андрей. — Ты, чё, думаешь, я дурак… законы не знаю?… Какое такое пожизненно… Вышка… вышка мне светила, я ведь и еще ментов пару человек уложил… Вышка… вышка… Дура… дура ты… еще и смеешься надо мной…, - уже совсем грубо сказал он, и плюнул в мою сторону, только на этот раз не метясь в меня.
И тогда меня осенило и я не громко так, можно сказать даже тихонечко, чтобы не вызвать в этом несчастном убийце ярость, осведомилась у него:
— А когда ты умер… Ну, в каком году ты того…
— Того… ты имеешь в виду башку прострелил? — дополнил мой вопрос Андрей и увидев мой положительный кивок, ответил, — в 1980 году, в мае месяце.
— Ох, — издала я возглас полный удивления, и, не мешкая пояснила, — так нынче на дворе уже 2010 год.
— 2010…, - очень тихо повторил он и жалостливо всхрапнул, будто намеревался заплакать, зарыдать. Его крупные серо-карие глаза наполнились прозрачными слезинками, через миг две огромные капли вынырнули из них, резво смешались с застывшей кровью на щеках, отчего цвет на них сменился с красного на алый, и Андрей срывающимся на хрип голосом, дополнил, — это ж… это ж… почти тридцать лет прошло… ох!.. — тяжело и протяжно выдохнул он. — Сынок то мой уже совсем взрослый стал… мужик… Подожди это ж сколько ему теперь… ох! ты мать моя женщина… это ж ему тридцать шесть лет… Эх! ты мать моя… Эх! ты…