Очередь на покупку холодильника длилась годами, холодильник был роскошью, зимой мясо и масло хранили в деревянном ящике под окном, а всё остальное — в подполе. Отец вырыл его, положил доски на землю, понастроил полки, он очень гордился подполом, когда мы жили в городке Гагарина. Там у нас стояли бочка с квашеной капустой, бочонки с солёными груздями, волнушками, банки с малиновым и рябиновым вареньем. Конечно, картошка хранилась там, капуста, морковь. А холодильник «Бирюса» был куплен родителями так же, как и Александром Давыдовичем с Эммой, где-то в 1966-м или, может, на год позже. Стояли эти два белых близнеца плечом к плечу на моей кухне. После смерти матери я отдал один двоюродному брату Саше в Загорную, чей он был, не могу сказать. Моя «Бирюса» работает исправно, правда, чуть подрагивает по-стариковски, когда останавливает свой компрессор, но что вы хотите, всё-таки полвека стукнуло этому чуду бытовой советской техники, произведённой в Красноярске.
Из нажитого Александр Давыдович привёз ещё люстру «Каскад» и торшер с пластиковыми висюльками под хрусталь, да пару ковров. У матери уже были два ковра, они висели над кроватями. Тогда было решено — над одной кроватью повесили ковёр Александра Давыдовича, а над другой — матери. А остальные два ковра положили на пол, что вообще-то было неправильно. На пол клались тканые дорожки и круглые коврики, вязанные крючком из старой одежды, а фабричным коврам место всегда на стене. Во-первых, это было нужно, чтобы не пачкаться об извёстку, да и теплее зимой, во-вторых, это красиво.
Мать каждый год «садила» картошку на заброшенном огороде на улице Сибирская, осенью копала, укладывала в вёдра, относила в погреб к тете Поле на зиму. Как ни приедешь на каникулы, мать: возьми с собой в Москву мешочек картошки, такой рассыпчатой, ароматной, ты там никогда не попробуешь. И действительно, картошка была хороша. Синеглазка и белуха, белого цвета, так, кажется, мы её звали. Копать огород, сажать картошку и белить потолок и стены каждую весну — первостепенные задачи жителя Нижних Серёг. Мать сильно огорчалась, что старость не позволяла ей белить квартиру каждый год. А вот сажать картошку она не прекращала до самой смерти.
Прошло время, умер Александр Давыдович, умерла мать, я поменял их пустую двухкомнатную квартиру на маленькую «однушку» на той же улице Розы Люксембург, в пятиэтажном «доме, который взорвался», обставил старыми вещами матери, кое-что отнёс в сарай.
Он стоял, как стоял, немного покосился, напоминая Невьянскую башню. Но дерево было сухим и чистым, внутри уютно и светло от лучей заходящего солнца. Весь сарай от солнца казался красно-коричневым, на тёмном шифере крыши зеленели комочки мха. Такой мох растёт только на уральских камнях, а тут он вырос на моём сарае. Я любил это закатное солнце, в его лучах сияли пылинки, все предметы становились теплее и от этого ближе сердцу. Вот мамин утюг, а это мои валенки, это колесо велосипеда брата Жени. Я рассматривал журналы, разворачивал пожелтевшие газеты, разглаживал поблёкшие коврики, перебирал новогодние игрушки. Этот сарай казался мне последним оплотом безвозвратно ушедшей жизни, куском моего детства, музеем прошлого. Возникла мысль разобрать его и вместе со всем содержимым вывезти на какую-нибудь выставку. Я даже начал фотографировать хранимые в нём предметы, обдумывать, как их перевозить.