Вопль Тристессы эхом разнесло по стеклянной галерее, тело выгнулось, словно пытаясь спрятать член между бедер; Матерь посчитала бы, что он сумел стать женщиной, потому что возненавидел свою самую женскую часть – вот это, инструмент посредничества между ним самим и второй его сущностью.
Зиро изумленно застыл.
– Дееерьмооооо! – протянул он, а потом заржал.
Девушки словно по сигналу рассмеялись и, соскользнув со стеклянных изваяний, столпились вокруг связанного несчастного, то ли женщины, то ли мужчины. Эмелина вытянула руку и потрогала органы, что были строжайшим секретом в мире, а Крошка в насмешку приложилась губами ко рту Тристессы, зиявшему открытой раной. Некоторые девушки предпочли излюбленные формы надругательства, приспустили штаны и от души помочились на пол, а другие, сорвав с себя всю одежду, стали похабно отплясывать, с презрением демонстрируя лохматую промежность и издевательски повиливая кормой. Шум, гам и жесты вполне соответствовали публичному дому.
В этом бедламе на меня никто не обращал внимания, и, прокравшись к пленнику, я поцеловала несчастные босые ноги с изящными лодыжками и балетным подъемом. Я не могла думать о нем как о мужчине; в голове царил полный сумбур – такой же полный, как и образцово-показательный сумбур этой горделивой, одинокой героини; сейчас она проходила невиданное испытание, борясь с ключевым компонентом своего существа – тайной маскулинностью, – от которого таким широким жестом отреклась, поскольку не смогла его принять.
Вот почему он был женщиной для идеального мужчины! Он сделал себя обителью собственных страстей, он сделал из себя единственную женщину, которую смог бы полюбить! Если женщина на самом деле красива лишь внутри, коль скоро исчерпывающим образом воплощает тайные желания мужчины, неудивительно, что Тристесса умудрилась стать самой прекрасной женщиной в мире, женщиной не по рождению, женщиной, которая не шла на уступки человеческой природе.
Тристесса – сладострастная подделка, вышедшая из сказок, которыми нас потчуют киношники. Разве смогла бы обычная женщина стать такой Женщиной, как ты?
Когда я поняла, что на самом деле Тристесса – мужчина, то страшно поразилась; я наблюдала полное отсутствие страсти в человеке, который символизировал изысканную суть всех проявлений любви и мечты.
Пока Зиро изощренно мучил тебя в стеклянной галерее, ты, похоже, ему подыгрывал. Должно быть, решил, что такому мужчине, как Зиро, с его пистолетами, ножами, хлыстами и личным хором пресмыкающихся рабынь, стоило иронично явить женскую наружность, твою символичную автобиографию. Ты превратил себя в экспонат, такой же прозрачный, как те, что ты вылил из стекла; экспонат, который сам по себе был фантазией. Ты стал автопортретом, трагическим и внутренне противоречивым. У тебя отсутствовал онтологический статус, имелся только иконографический.