– Дозвольте сказать, господин, – вдруг произнёс немолодой солдат, что стоял неподалёку.
– Кто таков?– Сурово спросил у него кавалер.
– Канонир Франц Ринхвальт, господин.
– Говори.
– В том, что кулеврина не пальнула, ничьей вины, нету, господин.
Порох дрянь, не порох, а каша. Видно давно уже стоял. Ежели бы мы о том знали, ежели бы хоть раз им стрельнули, мы бы конечно, пороху боле положили бы. А так, положили как обычно, пол совка, дистанция то малая. Думали он два ядра-то вытолкнет, а порох он старый, и кулеврина старая, запальная дыра то у неё за столько лет попрогорела, большая стала, вот так и получилось, плохой порох, горел медленно, а дыра запальная велика, вот он в дыру то эту весь дымом и вышел, не смог ядра протолкнуть.
– А полукартауна почему выше пальнула?– Спросил кавалер.– Тоже порох плохой?
– Да не додумались мы, что пол в арсенале на ладонь выше, чем улица. Приметились правильно, по головам вдарить хотели, а про пол то и не подумали, а на второй картауне высоту уже правильно поставили. Вдарили как надо.
– А зачем в головы метились? Почему не в брюхо?
– Так всегда картечью нужно метить по головам, ежели вдоль строя правильно картечью вдарить по головам, так целую просеку прорубишь, а ежели в тулово метить, так только первый ряд сметёшь, и второй чуть зацепишь. Картечью всегда по головам цель, а ядром, вблизи, так лучше по ногам, если низом стрелять – ядро так по земле и попрыгает до конца строя, кучу ног поотрывает, а ежели в тулово им бить так двух-трёх-четырёх порвёт и всё. Завязнет.
– Ладно, понял, иди к пушкам, мы их с собой заберём, порох, ядра, картечь тоже. Увидишь там моих людей – вели Сычу ко мне идти и пусть еретика притащит.
Сам пошёл глянуть лошадей, осмотрел их и удивился. Не нашёл он дорогих и больших рыцарских коней. Кроме тягловых обозных всего шесть коней пошли бы под седло. И ни один из них не стоил больше двадцати талеров. Видимо знатный Ливенбах либо был беден и приехал сюда пограбить, либо был умён, и не считал нужным рисковать на войне дорогими лошадьми. Хотя, судя по доспеху, бедным он не был. Кавалер расстроенно вздохнул, вспомнив отличного коня, что он взял после дуэли у Кранкля и которого зарубил мерзкий, вшивый доктор. Вспомнил и решил, что мёртвый Ливенбах прав, дорогие кони не для войны, а для выездов.
Тут пришёл Сыч, приволок еретика. Еретик прошёл мимо убитых собратьев, которых раздели и бросили на мостовой и которых ни кто не собирался хоронить. А было их без малого шестнадцать. И шёл еретик мимо, глядел на них, и понимал, что не приведи он папистов, братья его были бы живы, и от этого был, ни жив, ни мёртв, сам готов был умереть, лишь бы хоть как искупить свою вину, своё предательство.