Но ни в кавалере, ни, тем более, в Сыче, ни понимания, ни сострадания он не находил.
– Чего этот безбожник, загрустил?– Спросил Волков.
– Грустит, экселенц, как увидал, скольких мы его безбожных дружков отправили в преисподнюю, так закис сразу, сопля до полу. Неровён час в петлю залезет.– Беззаботно отвечал Сыч, тыча еретика кулаком в бок.– А ну не куксись, не куксись, паскуда безбожная. Господин с тобой говорить желают.
– Ты знаешь, где у вас тут синагога?– Спроси Волков, не отрываясь от осмотра коня, которого он себе приметил под седло.
– Ну, так тут не далеко, на север ехать по Портовой дороге, а потом, как мимо пакгаузов пройдёте, так на запад взять и будет синагога. – Вяло говорил еретик.
– А где то рядом с ней есть дом, на воротах, которого вырезаны розы. Знаешь такой.
– Так рядом с синагогой он стоит, там менялы жили до чумы.
– Отведи его к Рохе, пусть за ним приглядит, потом отпустим, как всё вывезем отсюда. Сам возьми, пару людей у Пруффа, и сёдла найди. Нужно съездить будет кое-куда,– распорядился кавалер.
–Всё сделаю, экселенц,– обещал Фриц Ламме.
Они, он Сыч и два недовольных солдата, которых оторвали от любимого солдатского дела – сбора добычи, поехали на север по Портовой дороге.
Солдатам хотелось остаться и грузить трофеи, там, в лагере еретиков можно было что-нибудь найти, что не нужно было сдавать в общий котёл, одежду, обувь, украшения, посуду в домах, если она не серебряная. А тут тащись с этим неугомонным, неизвестно куда, и ведь не боится по городу ездить: «Заговорённый он, что ли»,– перешёптывались солдаты, но делать было нечего – ехали за кавалером и его хитрым и опасным холопом.
– Серебро куда дели? – Тихо спрашивал кавалер у Сыча, так, чтобы солдаты не слыхали.
– Не волнуйтесь, экселенц, надёжно упрятали. В бочонок с картечью, на дно кинули, и то и другое тяжёлое, ни кто не заметит разницы, а Ёган при серебре до конца будет. Приглядит,– так же тихо отвечал Сыч.
Волков молча кивнул. Они ехали по пустынной улице, широкой и богатой, вскоре справа появились склады, большие и маленькие, запахло рекой. Это было необычно, для города, где кое-где, в прозрачном воздухе осени роились мухи над полуразложившимися трупами. Где у части домов были настежь открыты двери, где шныряли большие чёрные крысы. Где бегали псы одичалые, и боящиеся людей.
Не доехав до северных ворот, они по наитию повернули налево, и вскоре оказались на площади, где сразу увидали огромные крепкие ворота, с резным узором. Частью резьбы были розы, а чуть левее стояло приземистое здание в один этаж, без забора и коновязи, но с крепкими ставнями и крепкой дверью.