Трактирщик явно не ожидавший такого развития событий опешил, стоял, разинув рот, потом молча и аккуратно поставил кувшин на край стола и произнёс:
– А на вид такие приличные монахи были.
И ушёл.
– Фольокф, не уж-то ты испугался, – храбрился Роха,– хочешь – я попробую это вино первым?
– Ёган, – сказал кавалер,– отнеси вино в мои покои.
Ёган пошёл наверх и вскоре вернулся. А за ним шла Агнес, она бесцеремонно отодвинула брата Ипполита, что сидел рядом с Волковым, и втиснула свой худой зад между ними. Девочка была бледна, говорила тихо. Почти шептала:
– Монахи убить вас желают, не от злобы, а помешать вам хотят. Сами монахи не хотят, а один монах, что в дорогих туфлях ждёт вашей смерти. Стекло сказало.
Волков никаких вопросов ей больше не задал, только кивнул в ответ, погладил её по волосам и спросил:
– Есть будешь?
– Нет, спать пойду. Устала. И глаза болят.
– Ступай, спасибо тебе.
– Вам спасибо, господин,– отвечала Агнес вставая.
Она ушла, а кавалер обозвал себя за то, что не смог, не додумался пригласить на пир тех рыцарей, что были на его посвящении и, встав, закончил праздник:
– Хватит, у всех на завтра дела есть, идите спать. Трактирщик еду, что недоели, собери, доедим завтра.
И все засобирались. А Роха стал прятать за пазуху сыр и колбасу, кавалеру было не жалко.
Он вдруг понял, что все эти люди, зовущие его господином, ему не ровня, даже Роха, с этой колбасой за пазухой, больше не ровня. Он ещё раз обругал себя за то, что ума не хватило, или не смог, пригласит рыцарей с церемонии.
Все расходились, а он вышел на улицу, и увидал как в сумерках, юный пекарь за углом трактира обнимает Брунхильду, что то шепчет ей.
Ни секунды не размышляя, он, подошёл к ним и, схватив девушку за руку, потянул за собой, а опешившему пекарю он сказал:
– Сегодня моя очередь.
Пекарь выразить не смел, только вздохнул в ответ и пошёл восвояси. А вот Брунхиьда возражала от души, ругалась, но кавалер её не слушал, тащил за руку в покои, как пришли, выгнал оттуда монаха, Сыча и Ёгана, те пошли спать в покои к Агнес.
– Что ты бесишься, дура,– ласково говорил он Брунхильде, когда они остались наедине.
– А то, что не жена я вам, ясно?– Злилась девица.– И нечего меня как овцу пользовать.
– А пекарю, значит можно?
– А может он мне люб.
– А я значит, нет?
– А вы значит, нет. Иной раз противны аж выворачивает.– Бесилась девица.
– По-твоему пекарь лучше рыцаря?
– А может и лучше, раз пекарь любит.
– А я тоже может, люблю, – он чуть не силой усадил её на кровать, держал её руки в своих.
– Ой, что ж вы врёте,– девушка попыталась вырваться,– врут и не краснеют даже.