– Не смей врать, я всё твоё враньё увижу,– продолжила девочка, но уже не так страшно,– будешь врать, тут и останешься, Сыч тебе горло перережет. Говори, что задумал.
Монах полез под одеяние своё ветхое и вытащил оттуда склянку, молча отдал её девочке. Всё ещё глядя на неё с ужасом.
– Господина отравить хотел?– Догадалась Агнес, откупорила склянку и понюхала. Закупорила и спрятала в платье.
Монах отрицательно мотал головой.
– Что, не хотел травить господина? – Продолжила она.– А кого хотел?
– Да не хотел я, но велено мне, было,– выдавил брат Семион.
– Кто велел, – спросил кавалер,– поп из дисциплинария, который тебя сюда посылал?
– Нет, тот велел идти и в сердцах людей ваших огонь веры поддерживать, а это…
– Ну!– Рыкнул Волков.
– Канцлер его высокопреосвященства, позвал меня ночью, говорил, не дай свершится святотатству, не допусти разграбления храма Господня, пусть ни кто из этих грешников не вернётся из чумного города.
– Отраву кто тебе дал? – Спросил Сыч.– Канцлер, своей рукой давал?
– Ни кто, не давал, склянка на краю стола стояла, у приора, он без слов на неё перстом указал, я и взял.
– Хитрый приор. – Резюмировал Сыч.
Волов молчал – думал, и Агнес и Сыч молчали. А монах заговорил:
– Добрый рыцарь, прежде чем смерть принять, позволь помолиться.
– Так подохнешь, – зло сказала Агнес, – ни молитвы тебе, ни причастия не будет, душегуб ты, отравитель. Гиена огненная тебя ждёт, столько добрых верующих людей убить собирался.
Сыч поглядел на кавалера, он ждал его решения. А тот не торопился видимо, что то обдумывал, и произнёс:
– А не сказал ли тебе отец Родерик ещё чего, чем так не люб я ему?
– Ругал вас головорезом и псом, – произнёс монах,– а епископа Вильбурга вором. Более ни чего не говорил. Господин рыцарь, об одном прошу, пусть брат Ипполит причастит меня, не со зла я взялся за греховное дело, видит Бог, не со зла. То кара мне за другие мои прегрешения, – брат Семион чуть не рыдал, он молитвенно сложил руки и продолжил, – отказаться я хотел, да приор пригрозил, что расстрижёт меня, и клеймо расстриги на чело возложит, а если дело сделал бы я, то приход мне добрый сулил.
– И без причастия обойдёшься, и не верьте ему господин, лжив он, он и сейчас хитрит, думает от кары через набожность уйти,– говорила Агнес с неестественной холодностью, – хитрый он, но я его хитрость вижу. Велите Сычу пусть его зарежет.
– Помолчи,– оборвал её кавалер и продолжил,– то, что ты сейчас сказал, повторишь епископу Вильбурга, а дойдёт до разбирательства, так и архиепископу повторишь.
– Повторю коли так,– обрадовался брат Симеон.– Мне душегубство не мило. Не хочу душою пропасть.