Именно на эти торжества, имея на то особое указание игумена Иллария, спешил отец Феона со своими товарищами. Когда же пришли они на место, то с удивлением отметили, что монастырь буквально стоял на голове от предвкушения и тщания праздничных мероприятий, которые планировалось провести завтрашним днем. Без устали сновали по двору суетливые трудники. По пятам за ними ходили нервные монахи-приставники, отряженные отцом-экономом «на бережение». Спешили по делам послушники и рясофоры, которые выполняли поручения уже без надзора, ибо чин того позволял. У гостевых палат, напротив Покровского собора, не было свободного места от обилия карет, повозок и саней приезжей знати. Вокруг ходили толпы слуг, дворовых девок и сторожевых казаков. Все они были нагружены баулами, сундуками, пестерями. Все пребывало в движении. Три инока, видимо, не ожидавшие подобного столпотворения, испытали чувство растерянности и полного одиночества в происходящем вокруг суетстве. Замешательство стало еще большим, когда вдруг выяснилось, что их появления здесь не только никто не ждал, но, видимо, даже не предполагал такой вероятности.
Усталые и опустошенные иноки потерянно разглядывали суетящуюся вокруг них толпу. У входа в трапезную стоял монастырский келарь и сурово распекал за какие-то провинности посельского приказчика. Отец Прокопий буквально засиял радостной улыбкой и заковылял к келарю, широко расставив руки в стороны.
– Отец Геннадий, ты ли это, душа моя? – вострубил он, словно Иерихонская труба, пугая обитателей монастырского двора.
Отец Геннадий удивленно повернулся в сторону басившего монаха, поглядел на него с подслеповатым прищуром и неуверенно спросил:
– Отец Прокопий, ты, что ли?
– Ну, я, конечно, аль не узнал старого приятеля? – засмеялся старец и погрозил келарю пальцем.
– Ну что ты, отец родной, – смутился келарь и, в свою очередь, направился к Прокопию, расставив в стороны свои короткие руки с пухлыми ладонями и толстыми пальцами. Не доходя двух саженей, они остановились, поклонились друг другу в пояс и только потом обнялись и троекратно по-русски поцеловались.
– Отец Прокопий, вот радость-то! – удивленно причитал келарь, вытирая с глаз слезы умиления. – Не чаял уж и свидеться с тобой. Сколь лет-то прошло? А как племяш мой в вашей обители, прижился? Не обижают ли?
Услышав подобное предположение, старец даже руками замахал на приятеля.
– Да что ты, отец родной, очень богобоязненный и любомудрый юноша – племянник твой. Братия в нем души не чает. Хотел я его с собой взять, да игумен не разрешил. Сказал, пусть, мол, готовится. Под Покров схиму примет!