Бюсси вернулся через час. Я немного пришла в себя и, под чутким руководством Реми, пила в тот момент противные микстуры и травяные чаи. С появлением графа в комнате стало так светло, будто в раз зажглось сотни люстр, хотя, конечно же, ничего подобного не случилось, просто я очень обрадовалась его визиту. Очень.
— Сударыня! — Луи присел на край постели и встревожено спросил, — Может быть, я не вовремя? Как вы себя чувствуете?
— Нет, нет, что вы, сударь! Со мной все хорошо. Я так испугалась!
— Ну-ну, успокойтесь, Катрин, не нужно слез! Ну же, улыбнитесь, все уже позади! Вы умница, справились с таким испытанием. Простите, что не оградил вас от монсеньора герцога Анжуйского. Просто не успел. Не ожидал, что он так скоро прознает о вашем возвращении в Париж.
— Луи…, что теперь будет?
— Теперь? — он посмотрел на меня, в его глазах прыгали смешинки, встряхнул головой, откидывая волосы, улыбнулся, — Теперь, любовь моя — будет счастье! И только так!
Граф поднял меня на руки и, кружа по комнате, велел ле Одуэну, который улыбался во весь рот, поглядывая на нас:
— Реми, зови тех людей, что ждут в гостиной! Они, верно, уже заждались.
— Слушаюсь, сударь!
— Кто там ждет, Луи? Снова загадки? Ты пугаешь меня.
— Не бойся, счастье мое! Сейчас ты все узнаешь, — улыбнулся он хитро и поставил меня на пол.
В комнату вошли в сопровождении Реми трое мужчин в длинных темных рясах.
— Начинайте, господа, — сказал Луи и нежно взял меня за руку, я почувствовала, что его пальцы дрожат, эта дрожь передалась и мне.
Мы опустились на колени перед служителями Господа, и замерли, вслушиваясь в слова священного писания. Впрочем, я слушала в пол уха, о чем читал святой отец.
Поглощенная своей любовью, своими чувствами…, не могла ни на чем сосредоточиться.
Неужели я выхожу замуж? И это не сон? Невозможно поверить в то чудо, что сейчас, здесь, в 16 веке, так далеко от родного дома, происходило на моих глазах. Мне так не хватало сейчас мамы, отца. Хотелось бы, чтобы они могли разделить со мной этот самый волнительный момент в жизни.
Я очнулась только, когда услышала из уст священника собственное имя:
— Госпожа Катрин Фаре де Шнур по собственной ли воле вы принимаете узы брака и собираетесь чтить и хранить верность Луи де Клермону сеньору д 'Амбуазу графу де Бюсси в радости и горе, здравии и болезни, пока смерть не разлучит вас на веки?
— Да.
Внутри все замерло, почувствовала, как сжалась ладонь графа на моей руке, взглянула на него. Никогда не видела его таким… взволнованным и, мне показалось, — довольным. Мой Бюсси, он не был похож на свои киношные прототипы — он другой, даже то, как описывал его Дюма, не совпадало с настоящим живым человеком — гордым, независимым, свободолюбивым.