— Пообещать боярину, что я ему ноги выдерну, если козни против деда строить будет? — спросил меня Корней. Я отсоветовал. Слабый здоровьем боярин мог опять впасть в детство.
Салгар, крепко привязавшаяся к бобылю за недели лесной жизни, не смогла удержать слёз при расставании. Она снова покопалась в своем дорожном мешке и подала деду тоненький серебряный браслет:
— Дочке твоей от меня.
— Спаси тебя Бог… У меня-то вам и подарить на память нечего, — вздохнул он, потоптался и неловко полез в седло.
— Прощай, дядя Тима, — сказал я. — Жаль, что мы тебя в это дело втянули…
— Чего уж теперь… Может, и к лучшему всё сложилось. Давно ведь хотел к дочери перебраться, да решиться не мог, пень трухлявый. Ладно, Санька, ты уж за молодью пригляди. Прощай…
Дед тронул коня. За ним потянулся и боярин Роман.
— Роман Кириллович, а ты что не попрощаешься с нами?
Боярин лишь взмахнул рукой.
— Вишь, как переживает, сердечный, — ухмыльнулся Корней, — наверное, к горлу подкатило…
Глава шестнадцатая
Близ царя — близ чести, близ царя — близ смерти
Капли дождя пузырили воду в глубоких лужах на деревенской улице. Непогода окончательно остановила наше движение, и мы второй день жили в богатом доме сельского пономаря. Большое село, окружённое полями, по красно-серой глади которых тянуло лёгкой зеленью проклюнувшейся ржи, стояло на уже московской стороне. И после безумной тряски двух дней, что мы провели в сёдлах, опасаясь в любой миг быть настигнутыми погоней, было приятно почувствовать себя в безопасности и покое. Боярина Микулу я замкнул в подклети, и он затих там за бочкой с солёными грибами. Теперь он был лишён всех признаков своего высокого звания, и его роскошный плащ, и богатый парчовый кафтан перешли к Корнею. Надо признать, держался Микула стойко, в мужестве ему было не отказать. А ведь в одночасье потерял всё: богатство, положение, славу. Впереди, у московского князя его ждала неизвестность, возможно, тяжёлая, мучительная смерть. Позади, у князя тверского тоже не пышки с пирогами. Боярин Роман, сомнений нет, выложит всё, что узнал за богатую на неожиданности ночь в капище. И уж как поступит князь Михайло с Микулой, несомненно, одним из главных злоумышленников на жизнь княгини Кончаки, догадаться было нетрудно.
Корней не отходил от Салгар, и они часами шептались о чём-то своем, а я, хорошенько отоспавшись на широкой лавке, сидел у окна, выходившего во двор. Под навесом сеновала в загородке стояли наши рассёдланные кони и, поматывая мордами, лениво дёргали сено из яслей. Был среди них и мой каурый, которого пришлось вызволять из цепких лап старого знакомого — владельца постоялого двора. Для того наше появление стало подлинным потрясением. Только ощупав от зубов до копыт предложенную взамен трехлетку и выканючив, вдобавок, полную сбрую для неё, хитрый мужик успокоился и вновь обрёл вкус к жизни. Когда же ему удалось за самую бросовую цену сторговать у нас всё лишнее оружие и брони (не таскать же эту обузу с собой) хлопотун совсем расцвёл от радости, и запорхал от дома до амбара чуть не вприпрыжку.