— Тебе б ко мне в дружину, — что-то отдаленно похожее на улыбку впервые за весь бурный день тронуло губу Великого князя. — А ты от мира бегаешь…
— Му-у, — сказал монах и показал на уши: глухонемой, мол. И открыл дверь.
Святой отец стоял на коленях в переднем углу, молился на икону Георгия Победоносца. Юрий тоже отмахнулся трижды на образ. Отче Давыд сотворил ещё поклон, поднялся и обернулся навстречу гостю:
— Грамоту получил от митрополита Петра, потому и потревожил тебя, князь, не взыщи.
— Да!?? Да?!! — нетерпеливо перебил Юрий.
— Нет… Церковь не может одобрить твой третий брак. Митрополит благословения не даст. Не хочет вводить в сомнение всех православных.
— Татарку в счёт берете?! — лицо князя исказила резкая судорога, он рванул застежку шитого оплечья. — Да у меня же от неё ни ребят, ни котят. Я, что, в тридцать семь лет бобылём остаться должен?
— Ты знал что делаешь, когда сватался к сестре хана, — по виску архиепископа скатилась капля пота, но он твёрдо докончил, — и весь обряд был правильно выдержан сарайским епископом. Она — жена законная. Так пишет митрополит…
— Законная?! Крестом любви не свяжешь.
Ни до, и никогда после не приходилось слышать стенам архиепископского дома тех слов, что сказал тут в запале Великий князь. А добрый пастырь, наутро объявился больным и несколько дней никуда не выезжал. Глухонемой его служка на заутрене показывал братии обширный лиловый синячище на локте и мычал, размахивая второй, здоровой рукой. «Дверью шибануло? — удивлялись братья. — Это надо же…».
Шведов подкараулили на днёвке. Их обложили с трёх сторон и, дождавшись, когда усталые от грабежей чухонских деревень, воины залягут на послеобеденный отдых на поляне вдоль реки, навалились разом по сигналу князя Афанасия. Великий князь Юрий, всё руководство походом возложивший на брата, присутствовал тут же, но никак не проявлял себя до той минуты, когда первая волна конных дружинников не сыпанула лавой из леса на шведский стан. Пешие новгородцы архиепископского полка со всего духу бежали сзади и так страшно выли свой боевой клич, что кони дружинников прибавляли ход. Князь Юрий врубился в жиденький строй королевских лучников, тех, кто успел похватать луки и мечи, первым. И горе было врагам, оказавшимся у него на пути. К концу короткого, как наваждение, боя он был забрызган кровью с головы до пят, доспехи погнуты несколькими молодецкими ударами, но сам князь не получил ни малейшей царапины.
Воины хозяйничали на вражеских ладьях, оставшихся в живых шведов тумаками сгоняли в одну кучу в середине поля битвы.