Он снова несколько раз горячо перекрестился и, видимо сочтя, что Господа он убедил, вернулся к земным делам:
— Верстах в десяти стоит у меня избушка, а неподалёку есть скит. Живёт там божий человек отец Сильвестр. Вот к нему я вас и сведу завтра.
— Не могу я, дядя Тима. Мне б остаться, узнать как там с Корнеем?
— Э-э-э, паря, ежели он мёртвый, ты ему ничем помочь не сможешь. А живой — так тем более пора вам ноги уносить.
— Ты, дядя Тима, плохо Корнея знаешь, он не выдаст. Если б выдал, нас бы ещё ночью похватали!
— Тебе, конечно, виднее насчёт дружка своего… Только когда калёным железом ожгут — у любого язык развяжется!
Я вспомнил свою весёлую прогулку по московской темнице, вспомнил князя, которого валяли в пыли угрюмые мордовороты. Мда-а-а, третий раз за неполные пять месяцев загреметь в железа, такое не каждый сможет выдержать. Скорее всего, если Корней жив, то — ранен. А раны можно, например, солью натереть…
— Дядя Тима, ну почему ты всегда правый? А я когда-нибудь таким умным стану?
— Если завтра из Твери смотаешься и проживёшь ещё лет триста.
— Уговорил, идём на твою заимку…
— Что ж, нам сразу на Москву нельзя? — раздался голос. Мы обернулись: в дверях комнаты стояла Салгар. Тщательно одетая и, казалось, вовсе не только что восставшая от сна. Солнце, опустившееся на край недалёкого леса, ярко освещало последними лучами внутренности охотничьего логова, в избе было светло, и я смог, наконец, толком рассмотреть наше ночное приобретение. Оно было хорошо! Точнее, она была хороша: тонкая в стане, с правильными чертами лица, мало похожего на лица смуглых широкоскулых степнячек, каких мне доводилось видеть. Слегка вьющиеся тёмные, но не иссиня-чёрные, волосы были собраны в длинные косы. Обряжена Салгар была в русский сарафан тёмно-малинового цвета и цветастый платок, завязаный на миленькой головке каким-то особым образом и придававший лицу игривый легкомысленный вид.
— Ты смотри, за какими бабами москвичи по ночам лазают! — ахнул бобыль. — Ну, брат, у тебя губа не дура. А ты, краса, присядь к столу. Не знать бы кто ты, подумал бы — княгиня! Ночью я тебя не пытал, как да что. А теперь уже и не надобно — Санька сам рассказал всё. Но про Москву ты забудь. Сейчас и в городе и на дорогах творится такое — не приведи Господи! Вмиг заграбастают вас.
— Старик дело говорит, надо переждать чуток, — сказал я, невольно любуясь женщиной. На языке у меня вертелся вопрос, но задать я его не успел. Салгар, словно догадавшись про то, что мучает меня, улыбнувшись, сказала:
— Ночью едва догнала тебя. Такой прыткий, даром что голова разбита…