— Пап, — вставил и я свое слово, — давай заберем к себе Сабину и Эмильку тоже.
В ночной темноте я заметил, что Отец и Пани улыбнулись друг другу, а Пани погладила мою руку.
— У тебя доброе сердце, Стефек, — сказала она. — Да наградит тебя господь…
И тут же обратилась к Отцу с какими-то неожиданными для меня словами:
— Знаешь, свояк, что бы ни случилось, не поминай меня лихом. На могиле Юзефки я велела поставить крест, могилу обложили дерном, каждую весну сажаю на ней цветы. Анютины глазки цветут до самых заморозков.
Юзефкой звали мою Маму.
— Спасибо тебе, — чуть охрипшим голосом ответил Отец. — А что касается памяти, то я всегда вспоминаю только добром и тебя, — он остановился на минуту, — и Циприана.
Пани вздохнула и вдруг сгорбилась, прижала к груди край черной шали, казалось, что ее вдруг затрясло от холода и она мучительно сдерживает кашель, но нет, она не проронила ни звука и ничего не ответила Отцу. Только вдруг запрокинула голову, и лицо ее оказалось совсем рядом с отцовским. Я понял, что ей захотелось посмотреть ему в глаза.
Отец ссутулился и повернулся ко мне, а Пани похлопала Ярека по спине в знак того, что пора ехать дальше. Мы попрощались и разъехались в разные стороны.
Только что услышанные слова не давали мне покоя. Какие-то еще не совсем ясные, но тревожные мысли требовали ответа.
— Пап, — спросил я, — скажи, а вот мы все: Ксендз, Пани, Сабина, Эмилька, — мы все родня?
Отец ответил не сразу.
— Как тебе сказать. Почти родня, — наконец пробормотал он.
Но меня такое объяснение не устроило.
— Вот ты говоришь им свояк, свояченица, значит, это вроде как твоя семья.
Отец, видно, раздумывал, стоит ли вообще отвечать. Наконец, должно быть, решив, что со мной можно разговаривать всерьез, сказал:
— Знаешь, Стефек, в жизни всякое бывает, — начал он и откашлялся. Я почувствовал, что Отец подыскивает слова для объяснения, которое не было для него ни легким, ни приятным. — Раз ты меня спросил, то я скажу, но скажу пока только то, что ты в силах сейчас понять. Когда вырастешь, поймешь все. Видишь ли, свояченица и Юзефка, твоя мать, когда-то, очень давно, были словно сестры, хотя кровного родства между ними нет. В одном доме выросли, вместе воспитывались, дружили. Твоя мать была в этом доме сиротой, приемышем, бесприданницей, ну а Пани — это пани, единственная дочь, наследница и…
Он умолк, и я боялся, что больше он ничего не расскажет, и торопливо спросил:
— И ты, папа, ходил в школу вместе с Мамой и Пани?
— Да, — улыбнулся Отец, — и это было. Но потом, когда мы выросли, мы уже не ходили вместе в школу. Мы с Пани хотели, должны были пожениться, понимаешь?