— Ага… — шепнул я, удивленный и преисполненный гордости, что мне доверили такую великую тайну.
Но это было еще не все.
— Я должен был жениться на ней, — продолжал Отец, а женился на Юзефке, на твоей Маме. А Пани вышла замуж за Циприана, за Ксендза. Циприан был мой друг, самый лучший, задушевный друг, понимаешь? Только он учился разным наукам, а я нет. Понимаешь?
Я не совсем понимал, потому что у меня никогда не было задушевного друга, и я не знал, каким наукам обучался Ксендз, но все же, изо всех сил стараясь показаться взрослым, пробасил:
— Да, папа.
— И Тетка, — продолжал Отец уже более охотно, словно разговор этот стал его немного забавлять, — вовсе никакая нам не Тетка, а Мамина свойственница. И, по-правде говоря, ей это родство ни к чему. Наградил ее этим титулом я, для собственного спокойствия.
— Если бы я это раньше знал! — воскликнул я, приходя в такое неистовство, что Отцу даже пришлось схватить меня за рукав. Минутку мы оба молчали.
— А ты не злобься, это ты всегда успеешь, — сказал Отец. — Злость никого не красит. Тетка по-своему человек неплохой. Что бы с тобой было…
— Она говорила, что ты умер, — пожаловался я, не в силах примириться с обидой.
— Она так и думала. Я ведь отослал обратно ее письмо, то, что пришло сразу после письма о смерти Мамы.
— Она знала, где ты, знала, знала, — повторял я, дрожа от ярости.
— Да, такой уж она человек, — согласился Отец.
— Раз она нам чужая, так чего же ей от нас нужно?
— Как-нибудь я тебе об этом расскажу. Это долгая история. Когда мы с твоей матерью собирались пожениться, Тетка уже месяц как овдовела. Видел в лесу, на том склоне горы, старую вырубку, всю в ямах, будто черти там плясали? Это после сильной бури. Прокоп, Теткин муж, богатый был мужик, нашел там свою смерть. Пошел он в лес после бури, да возьми нечаянно наступи на верхушку поваленной сосны. А сосна высвободилась из-под соседнего ствола и взвилась, Прокоп вместе с ней. Сосна эта и отправила его прямо на небо. А Тетка вас навещала, когда меня не было?
— Ты знаешь, папа, мы уже и двери не запирали. И утром и вечером заходила. Отвары Маме готовила из трав.
— Ну вот, а ты говоришь.
— Травы-то травы… Но только есть ли у нас еда, она не больно-то спрашивала. Если бы не Пани…
Отец молчал.
— Нет, не жалею, — пробормотал он наконец, словно разговаривая с самим собой, — не жалею.
Я и по сей день испытываю нежную благодарность к Отцу за тот ночной разговор по пути к дому. Мне кажется, я впервые увидел тогда то едва различимое, тяжкое и неизбежное, что было уже не детским страхом перед ночными видениями, а не совсем еще ясным прообразом реальной жизни.