Картина меняется. Михал отрывается от земли, взмывает в небо все выше и выше. Под ним движется залитое солнцем плоскогорье, а он, человек с головой орла, парит над ним, догоняя свою подвижную тень, сначала черную-черную, потом светлеющую у него на глазах. Увлеченный своим стремительным полетом, он не видит, как меняются внизу очертания земли, как перерезают ее овраги и реки, как мягко раскрываются глаза озер, колышутся зрелые колосья и прячутся от ветра и солнца высокоствольные леса с рыжими коврами осыпавшейся хвои. Так он и будет парить до тех пор, пока меж склонами высоких холмов, на самом дне котловины, не покажется знакомый городок. Да, вот оно, единственное в мире, на всю жизнь оставшееся в памяти, место, где он родился.
Их двое: человек с головой орла, который неподвижно повис над землей, и девятнадцатилетний парнишка в зеленой рубашке, отирающий пот с загорелого лба. Вот он шагает по главной улице городка к прямоугольнику вымощенной булыжником рыночной площади с водной колонкой посреди. Вокруг выстроились одноэтажные и двухэтажные домики, в числе которых и здание уездного комитета партии, а в нем комната Союза польской молодежи, где он работает вот уже целый месяц.
И когда тот, первый, садятся за письменный стол и закрывает лицо руками, их уже не двое, но все-таки они не слились воедино. И полного слияния не будет никогда, о чем еще не знает парнишка в выцветшей от солнца зеленой рубахе, зато в этом уже успел убедиться мужчина с преждевременно поседевшими висками. Однако и тот, второй, тоже знает кое-что о жизни, уже попробовал, чем она пахнет, и подошел к рубежу, за которым начинают думать, задавать вопросы и сомневаться.
Вот он видит себя возле стола секретаря уездного комитета ПНР: четырнадцатилетний, почти беловолосый подросток, трет глаза стиснутыми кулаками и, задыхаясь от слез, жалуется на таких же, как он, — может быть, чуть постарше, — молокососов из ЗВМ[3], которые его отлупили. И главное не это и даже не величиной со сливу синяк под глазом, а то, что он, Михась, сын Горчина, тоже хочет быть с ними, вместе ходить по улицам городка, выкрикивать их лозунги, петь песни и носить галстук, как у них. Измученный, поглощенный работой человек понял это мгновенно, отложил в сторону все свои дела и, подталкивая сзади Михала, отвел его в комнату молодежи, ту самую, где имело место «недоразумение».
— Послушайте-ка, ребята, — сказал он парням. Они стояли перед ним тесным полукругом, виновато опустив головы. — Это Михал, сын моего друга, с которым мы вместе бродили по свету в поисках работы. Вы должны заняться этим пареньком, помочь ему, чтобы он стал не хуже, чем его отец.