И когда, не ожидая ответа, он повернулся и вышел, лишь с минуту стояла неловкая тишина. Михала тут же окружила тесная толпа, все заговорили разом, стараясь перекричать друг друга, похлопывали его по спине, тормошили, дергали за чуб. И он уже не чувствовал, как жжет подбитый глаз и саднит царапина на шее, а ощущал лишь, как он странно растроган и согрет хлынувшей на него волной тепла. И спустя пять лет, он помнил это, когда за два месяца до окончания школы ему вручили удостоверение кандидата партии, и еще два года спустя, когда он вглядывался в зал, заполненный такими же, как он, простыми людьми, которые встретили аплодисментами его избрание на пост председателя правления уездного комитета Союза польской молодежи. Он вспоминал все это при разных обстоятельствах и в позднейшие годы, потому что то «недоразумение» стало поворотным моментом в его жизни, и все, за что он потом брался, было подтверждением того выбора.
«Все, за что он брался», началось по-настоящему или, по крайней мере, обрело надлежащий вес после того, как он кончил педагогический лицей. С чемоданчиком, прикрепленным к багажнику велосипеда, он ехал полевыми дорожками в Грушевню, маленькую деревушку в самом конце уезда, где находилась одноклассная — ни дать ни взять из букваря Конопницкой — деревянная, крытая соломой школа. Он прослужил здесь почти два года, и с самого же начала, помимо обязанностей учителя, к которым он более или менее был подготовлен, ему пришлось выполнять и другие задания, которые поставила перед ним сама жизнь. Восемнадцатилетний сельский учитель Михал Горчин через несколько дней после приезда нашел секретаря партийной ячейки не только для того, чтобы встать у него на учет, но и чтобы попросить для себя задание.
С каким скептицизмом относится он теперь к юношеским мечтаниям тех лет, но какой гордостью полнилась грудь тогдашнего председателя правления уездного комитета Союза польской молодежи при воспоминании о первой проведенной им в жизни кампании — закупке зерна у крестьян. В маленькой деревушке Грушевне эта кампания проходила в пятидесятые годы с таким же трудом, как и в других уголках страны. Тем не менее лозунг «Хлеб для города, хлеб для рабочего класса» необходимо было осуществить. Каким образом? Этот вопрос отступал на второй план, а на первом оставались тонны зерна — проценты выполнения обязательных поставок государству — и каждый из тех тяжелых трудовых дней, когда, вопреки вражеской пропаганде и нашептываниям богачей, вопреки мужицкому упрямству, к пунктам скупки подъезжали груженные зерном телеги.