— Пока еще ничего, — ответил Валицкий многозначительным тоном, а затем, наклонившись к ней, спросил: — Могу ли я доверять вам?
— Что вы, что вы, — рассмеялась Катажина. — Мы знакомы всего десять минут.
— И все же мне кажется, вы умеете хранить тайны, — продолжал он тем же тоном. — Поэтому вам я скажу. Есть кое-какие жалобы на злочевские власти.
— А на кого их нет? — пренебрежительно сказала Катажина, стараясь скрыть живой интерес, который вызвали в ней последние слова Валицкого, и тем, как она полагала, развязать ему язык. — В нашей стране слишком многие научились писать. Вот мы теперь и расхлебываем результаты нашей энергичной борьбы с неграмотностью.
— У вас довольно оригинальное чувство юмора.
— Боже упаси, я не шучу! Я врач и знаю, сколько нам портят крови разные жалобы, сколько комиссий из-за них бывает в больнице. А кто может назвать такую организацию, которая удовлетворила бы всех?
— Но если они правы? Если их права ущемляются, а те, кто обязаны им помочь, не делают этого?
— Наверно, бывает и так, — согласилась она, — но больше крови портит чрезмерная подозрительность и выяснение глупых упреков… Однако мне уже пора, с десяти я дежурю на Скорой помощи.
— Жаль, — он беспомощно развел руками. Его досада, несомненно, была искренней. — Я буду еще несколько дней кружить по городу. И был бы счастлив, если бы вы позволили пригласить вас снова выпить кофейку.
— Не преувеличивайте, пан редактор. Теперь я должна была бы пригласить вас.
— Позвоните, пожалуйста, в гостиницу, и я тут же явлюсь. Приятно было побеседовать с вами…
Она не позволила ему закончить, встала и протянула руку.
«Как я могу сидеть и трепаться здесь с каким-то скучающим, ищущим развлечений типчиком, когда Михал мечется в бреду… вообще уже одной ногой на том свете… Да еще, куда ни повернись, всюду знакомые лица, любопытные взгляды. Того и гляди, начнут подходить и выражать соболезнование по поводу утраты любовника или станут угрожать, как во вчерашнем письмо».
— Вам… нехорошо? — спросил Валицкий, видя, как Катажина изменилась в лице.
— Нет, вам показалось. До свиданья, — сказала она сухо и твердым шагом пошла к выходу.
Валицкий проводил ее взглядом до самых дверей, ему даже захотелось выбежать вслед и сказать ей, что у него есть дело в том конце города. Но он побоялся показаться смешным и испугался внезапной перемены в ее лице, которое до того было светлым и покойным.
«Я не удивляюсь Горчину. — Он все еще видел ее тонкую фигурку в зеленом костюме. — Мужик мог потерять голову, если я сам, старый пройдоха в таких делах, чувствую себя как-то странно после этого разговора ни о чем… Повезло парню, если ему удалось завоевать такую женщину, а не только полежать с ней в постели. Это глупости, конечно, будто он топился. Имея такую женщину, человек должен любой ценой выкарабкаться на берег. Должен, даже если его ждет самое худшее. И было бы чистым идиотизмом судить о нем иначе. Ох, что-то я уж слишком расфантазировался… Хотя это не зачеркивает моей концепции «красного домино». В этом нет никакого противоречия. Можно жить в лирическом настроении и в то же время делать людям гадости. Но поживем — увидим».