— Это уже стало историей?
— Нет, с Горчиным у нас только несколько месяцев назад отношения испортились. Но мне иногда кажется, что не это самое важное. Я здесь работаю с самого начала, уже десять лет. А начинали мы с маленькой тесной кузни, куда крестьяне приносили ремонтировать свой инвентарь. Кузни, в которой когда-то была казацкая конюшня. Часть этой конюшни мы сохранили, чтобы в будущем люди, услышав, с чего мы начинали, поверили нам, потому что, видя наш завод таким, каким он стал или каким станет еще через десять лет, они наверняка не захотят поверить. Этот макет — не только декорация. Это то, каким я вижу будущее нашего предприятия, и это уже сбывается. Мы уже перерабатываем почти триста миллионов, а в этом году совершили принципиальный прыжок — почти удвоили производство. Трудное, прототипное оборудование, во многих случаях антиимпорт… А вот видите, какой у нас экспорт? Вот здесь карта, пожалуйста, посмотрите. Я не преувеличиваю — мы торгуем с половиной мира.
«Да он может так целый день проговорить, — ужаснулся Юзаля, но у него не хватило духу прервать столь страстное токование, которое внезапно изменило этого человека до неузнаваемости, превратив его из холодного ирониста в разгоряченного мечтателя, очарованного магией цифр, созиданием, преодолением трудностей. — А это не имеет ничего общего с тем делом, которое меня интересует. Хотя кто знает?»
— Жаль, что здесь нет Горчина. Интересно, что он сказал бы на это…
— Он? Отмахнулся бы, вот и все. «Вы здесь для того и сидите, и предприятие вам за это платит большие деньги», — вот что он сказал бы. И сразу бы сел на своего конька: «сверхурочные», «дикие капиталовложения», «завышенные нормативы», «рост прогулов». Он только не подумал бы, что сам бы сделал на моем месте.
— А что вы бы сделали на его месте? — спросил, хитро улыбаясь и щуря глаза, Юзаля.
Вопрос его на момент озадачил директора, однако спустя минуту он ответил прежним, уверенным тоном:
— Я бы рассуждал реально. Уж кто-кто, а первый секретарь должен знать, в какой стране мы живем и в каких условиях работаем. А он вместо того, чтобы помогать, только ставит палки в колеса и мне, и всему коллективу. Оторванные от жизни теории он насильственно применяет к нашей конкретной и совершенно нетипичной ситуации. Как с таким человеком вообще можно вступать в дискуссию? Я что, не знаю, каким должно быть предприятие, не учили меня этому? Сам я не научился за столько лет? Но, видите ли, товарищ председатель, знать и мочь это разные вещи. Я здоровье потерял на этом предприятии, только его делами и живу. Знаю в нем каждую деталь, но я не чудотворец. И никто здесь не сделал бы больше, чем я. Именно это я ему и сказал на последнем пленуме, назвал все своими именами.