— Добрый человек, дай погадаю.
Ветер теребил выбившиеся из-под красного платка ее седые космы. Широкая цветастая юбка в мелкую сборку ходила волнами вокруг ног. Цыганка кивнула Отцу, по лицу с острым ястребиным носом промелькнула едва заметная мудрая улыбка. Альберт в растерянности протянул ей и другую руку. Она наклонила голову, внимательно разглядывая ладонь.
— Жизнь молодая течет рекою, — начала Цыганка тихо и напевно. — У кого век долгий, у кого короткий, далеко ли течь реке до моря или близко, цыганка все скажет, всех уважит. А вы ее не гоните, отблагодарите добрым словом да подаянием. Ни золота, ни меди мне не надо, положите мне в руку бумажку, вот сюда, господин хороший.
Альберт полез в карман, вытащил кредитку и протянул Цыганке. Но он уже пришел в себя и спрятал руки за спину. Цыганку это не смутило.
— Цыганка все видела, все знает. И про счастье знает и про несчастье. На одной руке кровь увидела, на другой руке…
— Да замолчи ты, Цыганка! — крикнул Альберт. — Ступай с богом.
— Дайте мне стеклышко на счастье, господин хороший! Вон то, что у вас в кармане.
— Что ты мелешь? Какое стеклышко.
— Стеклышко, которым ты солнышко ловишь…
— Ты что, шпионила за мной?
— Цыганка не сыщик, цыганка травку собирает, а из доброй травы лекарство варит и от болезни всякой, и от раны ножевой, и от раны огнестрельной, и от любви несчастливой, — и вдруг напевные нотки в ее голосе оборвались, и она спросила деловым тоном: — Здешний?
Тут, к моему удивлению, в разговор вмешался Отец.
— Довольно расспросов, — сказал он быстро. — Ступайте с богом. Слышите?
Цыганка, обидевшись, взмахнула юбкой.
— Цыганка тимьян да заячью капусту собирает, вы цыганку не гоните, она у вас ни злой, ни доброй доли не украдет, — начала она своим напевным голосом и вдруг, показывая на что-то рукой, деловым тоном добавила. — И лошади не уведет.
— Райка! — громко воскликнул я, первым нарушив молчание.
Отец сердито ткнул меня в бок, тумак был довольно увесистый. Я не мог понять, что его так рассердило. Цыганка уходила по протоптанной нами дороге к обрыву, она шла не оглядываясь. Через мгновенье я забыл и о ней, и об Отце, и о его непонятной для меня суровости, потому что вдруг увидел Огурчика, вынырнувшего вслед за Райкой из зарослей коровяка.
При виде этого зрелища смягчился и Отец.
Он пошел Райке навстречу и снял порванную и путавшуюся под копытами веревку.
— Своих не забывает, преданная, — пробурчал Альберт.
— Преданная, — согласился Отец. — И как она с таким малышом сюда добралась?
— Хорошего человека и скотина отличает, — сказал Альберт.