Он подошел к ручейку, зачерпнул в ладони поблескивающую темную жидкость, растер ее и понюхал.
— До поры до времени надо все это скрыть, — решил он.
Мы обрубили у пихты изрядное количество веток, кое-как замаскировали оставшуюся от поваленного дерева яму и бежавший к реке темный от нефти ручеек.
Очищенный ствол пихты мы, как всегда, с помощью Райки стащили к реке. Огурчик бежал за матерью. Все это отняло у нас немало времени, и я ужасно проголодался, но жаловаться не посмел. Отец, однако, казалось, прочел мои мысли.
— Ну, сегодня директор Пшениц должен был бы пригласить нас на обед, — заметил он.
Но приглашения не последовало. Мы увидели Директора на майдане — он сидел в своей бричке, готовый к отъезду. Не трудно было догадаться, куда и по какой дороге он поедет. Огромные букеты цветов едва умещались на сиденье, стояла там и корзина с первыми овощами. Отец хотел было что-то ему сказать, но он только руками замахал:
— К дядюшке ступайте, к дядюшке, он сегодня вместо меня.
Директор огрел коня кнутом, из-под колес поднялись тучи пыли. Директор и в самом деле свернул на мост к Селу.
Отец, покачав головой, направился в канцелярию. Я последовал за ним.
На входных дверях, запомнившихся мне с прошлого раза, появился звонок, такие звонки обычно бывали в лавках. Звонок зазвенел неожиданно громко, и по его зову точно так же, как в прошлый раз после окрика Директора, сразу же приоткрылись все двери, оттуда выглядывали странного вида жильцы.
— Богусь! — послышался каркающий голос женщины в черном, удивительно похожей на ворону. — Богусь, не смей выходить, заразишься.
Но Богусь все же не послушался этой дамы, должно быть, тетки, выбежал и с важным видом встал у дверей, преградив нам дорогу.
— Пана Директора нет дома, а пан Профессор занят! — пробубнил он с набитым ртом. Сделав такое заявление, Богусь выстрелил в меня косточкой от черешни, да так метко, что угодил прямо в глаз. В ответ я скорчил страшную рожу, но тут распахнулась дверь уже знакомого мне профессорского кабинета.
— Марш отсюда, негодник! — загремел Профессор, обращаясь к Богусю, и широким жестом пригласил нас к себе.
Он и в самом деле был занят. Огромный стол был завален листами бумаги. Открытая чернильница и перо, на котором еще не высохли чернила, свидетельствовали о том, что Профессор неутомимо трудился над своей Великой Историей. Я оглядывался по сторонам в поисках серны, но Ветки и здесь не было. Профессор догадался, почему я верчу головой во все стороны, и объяснил:
— Ветку собака покусала. Теперь она на карантине.
Я не понял его и поэтому деловито спросил: