— А, это ты Юрген? — говорит фрау Шлееде. — Как дома управляешься? Сам теперь себе хозяин.
«Какое ей дело до меня? — думает Юрген. — Она ведь только так спрашивает». Но вслух он говорит:
— Так себе.
— Матери-то твоей невесело было уезжать. Но я ей сразу сказала: «Охота пуще неволи, фрау Рогге. Ну, неохота ему — что ж поделаешь».
— Да-да, — соглашается Юрген.
— А ты правда не хотел ехать?
Юрген понимает, что ему не отвертеться.
— Конечно, — говорит он, — хотеть я, может быть, и хотел, но, знаете, это я из-за… тошноты.
Фрау Шлееде вытерла чистые руки о чистый фартук и вдруг сделала круглые глаза.
— Из-за чего, говоришь?
Юрген, изобразив страдание на лице, говорит:
— Из-за тошноты. Меня всегда тошнит. Сперва-то кажется, будто кончики пальцев чешутся, потом в ушах начинает свербить, я сразу покрываюсь холодным потом, и меня с души воротит. Особенно на этих… поворотах. Когда их много. А в Польше — там без конца повороты.
— В Польше, говоришь? И чего только на свете не бывает! И никакие лекарства не помогают?
— То есть только если глаза крепко закрыть и так закрытыми держать все время. Но вы же сами понимаете, так ведь тоже нехорошо.
— Это ты верно говоришь, — соглашается фрау Шлееде. — И надо же! А люди болтают, что это только мы, старухи, все охаем да охаем.
— Четыре булочки с маком, — говорит Юрген.
— Ишь ты, — говорит фрау Шлееде. — А сетка у тебя с собой? Нет, говоришь? А ведь сколько их у вас! Ну, ладно, дам тебе пакетик. Так и быть, раз ты здешний.
Закрыв за собой застекленную дверь, Юрген вдруг почувствовал, будто у него чешутся кончики пальцев и начинает свербить в ушах.
После завтрака на кухню заглянул помощник.
— Помните?.. Фогельзанг, 34. О’кей?
— В нашем деле никакой поспешности, Гендерсон. Так и запишите себе. А теперь принесите все для крокета, — отрезал Юрген, вытирая молочные усы тыльной стороной руки.
Набор для игры в крокет ему подарил «профессор Зауербрух» на рождество. Мать тогда еще не без гордости заявила: «Какая дорогая игра!», а Юрген определил, что это самая блестящая идея брата за последние пять лет. Тогда, под рождество, к нему привязалось словечко «полагаю».
«Полагаю, что мне следует съесть еще один бутерброд с колбасой, мама…» — и тому подобное.
Только доктору Блюменхагену удалось отучить его от этого словечка, после того как Юрген, стоя у доски, раза четыре повторил его.
«А вы, — вежливо, однако твердо заметил Блюменхаген, — не коннозаводчик и на базаре лошадьми не торгуете, вы решаете математическую задачу, и здесь ничего не надо „полагать“. Здесь необходимо считать! Прошу вас, продолжайте».